Вернувшись, он обнаружил, что в коттедже царит тишина.
– Анна? – позвал он.
Она была в гостиной. Телевизор оказался включен, но звук – убавлен до минимума. Анна снова стянула с постели одеяло и села перед огнем, скрестив ноги; руки ее, повернутые ладонями вверх, покоились на коленях. За последний месяц она прибавила в весе пару фунтов, отчего ее бедра, живот и задница округлились и помолодели; остальное тело, однако, не изменилось и было костлявым, как у лошади. Ему показалось, что в ней произошла какая-то перемена, но на расстоянии трудно было понять какая. Запястья Анны так побелели, что вены выступали на них, подобно ссадинам от наручников. Рядом с собой она положила поварской нож из углеродистой стали, купленный Кэрни в первую их поездку на пляж. Лезвие отсвечивало в заполнившем комнату сиянии телеэкрана, сероватом и неуверенном.
– Я пытаюсь собрать оставшееся у меня мужество, – сказала она, не отводя взгляда от пламени. Голос ее звучал дружелюбно. – Я знала, что ты меня не захочешь, если я все правильно сделаю.
Кэрни взял нож и отложил его подальше. Перегнулся через нее и поцеловал в спину там, где из-под кожи выпирали на изгибе позвонки.
– Я тебя хочу, – ответил он. Коснулся ее запястий. Те оказались горячими, но словно бы бескровными. – Зачем ты с собой так поступаешь?
Она пожала плечами и выдавила притворный смешок.
– Последнее средство, – промолвила она. – Вотум недоверия.
Лэптоп Кэрни лежал раскрытым. Он был включен, но экран показывал обычную заставку рабочего стола. Анна подключила к компьютеру внешний жесткий диск Тэйта. Кэрни подумал, что из всех предпринятых ею действий это – потенциально самое опасное. Он озвучил свою мысль. Она покачала головой.
– Я тебя больше всего ненавижу за то, что ты меня теперь даже убивать не хочешь, – сказала она.
– А тебе это нужно? Чтобы я тебя убил?
– Нет!
– Тогда что?
– Не знаю, – сказала она. – Просто трахни меня как следует, пожалуйста.
Им обоим пришлось нелегко. Анна моментально взмокла и целеустремленно раскорячилась перед ним; Кэрни был не так уверен в себе. Исхитрившись наконец войти в нее, он изумился, как тепло там, внутри. Они начали с известных поз, но вскоре она принудила его повернуться к ней лицом, зашептав умоляюще:
– Давай так. Вот так. Я хочу тебя видеть. Я хочу видеть твое лицо.
Потом:
– Я лучше? Я лучше, чем они?
Секунду в его ушах раздавался смех кузин; картинка Дома Дрока раскрылась перед ним, затем смялась и навеки улетучилась.
Он рассмеялся.
– Да, – ответил он.
Соитие продлилось недолго, она вздохнула, обняла его; таких теплых вздохов и улыбок он за ней никогда прежде не замечал. Они полежали немного перед очагом, и Анна попросила еще.
– Господи, – произнес он эксперимента ради, – ты такая мокрая!
– Знаю. Знаю.
Телевизор почти неслышно бормотал что-то в сумраке над ними. По экрану пронеслась реклама, затем исчезла, сменившись эмблемой какого-то научно-популярного канала. Появилось изображение огромных розоватых потоков газа и пыли, простреленных актиническими звездными сполохами на фоне бархатной черноты, полное прекрасной ложной ясности, как обычно у картинок с телескопа «Хаббл».
– Тракт Кефаучи, – комментировал голос за кадром, – названный в честь первооткрывателя, может перевернуть наши представления о…
Могло показаться, что в этот миг экран внезапно разбух, а картинка перелилась наружу. Безмолвные искры полетели в сумрак, отскакивая от голых паркетин пола, растекаясь по ним светящейся пеной, подбираясь к Анне Кэрни, которая прикусила губу и принялась раскачиваться взад-вперед в гипнотическом ритме. Искры стекали по ее волосам, по раскрасневшимся щекам и груди. Приняв это ощущение за часть сексуального акта, она едва слышно застонала и, не открывая глаз, набрала искры пригоршнями с
