не в силах защитить бесценное сокровище от толпы желающих им завладеть.
«Звезда Тритоса». Во всем мире не насчитать и десяти находок этого древнейшего амулета. Даже самому себе Мексарош не хотел напоминать, каким образом ему досталась эта ценнейшая вещь и как он сумел сохранить факт обладания ею от всего мира. Пришлось тогда пойти на многое, очень многое, переступив через свои же пусть и гибкие, но принципы.
Самое странное, что Мексарош сам не понимал, ради чего пошел на это. Просто выпала уникальная возможность, и он ее использовал.
Неудержимо захотел завладеть редким предметом.
И завладел.
Силы человеческой не хватит, чтобы оградить его от того, что вот-вот случится. Но кто ему запрещает использовать чужую силу? Древнюю, законсервированную в несерьезной на вид хрустальной звездочке.
«Звезда Тритоса» — независимый контур, который можно приспособить к чему угодно, даже к тому, что неподвластно твоему таланту. Если знаешь как. Мексарош знал. И сейчас, не колеблясь, сжал ладонь, сминая стремительно опустошающийся хрустальный резервуар. Острые осколки пронзили кожу, но боли он не ощутил. Все свои силы, весь свой магический дар и всю мощь погибающего амулета древних он посвятил лишь одному: спасению себя. Одного себя. Удар магии, что вот-вот обрушится на болото, несопоставимо страшнее того, который устроил покойный Далсер. Собственно, там и особой магии не было, простой камнепад, опасный лишь из-за своей массы. Тогда он сумел прикрыть не только себя, но и круг приличного радиуса. Все, кто в нем оказался, не пострадали. Но сейчас на голову обрушится нечто более опасное, чем булыжники. Рисковать ради прикрытия других — глупо. И себя не спасешь, и другим не поможешь. Остаться в одиночестве вдали от побережья Такалиды — это, конечно, очень неприятно. Но умереть — еще неприятнее.
Невероятное напряжение сил, сжатые веки, скрежет зубов, крошка эмали во рту, соленый привкус на языке. Что-то рвется, тонкое, невидимое, Мексарош сильно напрягся, он теряет то, чем отличается от других. Он захотел слишком многого. У него не получится. Все зря.
И внезапная горячая волна прилива новых, более значительных сил. «Звезда Тритоса», погибнув, отдала все, что заключала в себе долгими тысячелетиями. Маг заорал, когда перед зажмуренными глазами вспыхнуло ослепительно белое пламя.
И тут же погасло, сменившись непроглядной тьмой. Тьмой удушающей.
Патавилетти, обернувшись на отставшего мага, пораженно выругался, обнаружив вместо черной фигуры невесть откуда взявшийся огромный шар такого же цвета. Чуть меньшего размера, чем тот, который скрыл Дирта, но ничем другим от него не отличающийся.
Так, с грязным ругательством на устах, он и встретил последний, четвертый вздох невидимого великана.
И умер.
Мексарош плохо представлял, что именно происходит в мгновения, когда человека вырывают из ткани обычного мира. Говоря точнее, не знал ничего.
Никто из ныне живущих этого не знал. Самые талантливые из магических конструкторов сумели лишь повторить структуру, но создать под нее энергетический контур не удалось ни одному из них. Получались нерабочие безделушки, бесполезные и никому не нужные.
Впрочем, лэрд Далсер покорил и эту вершину. Из пересказов очень древних источников известно, что человек, исключенный из мира, со стороны выглядит сферой непроницаемой тьмы. В нее можно пускать стрелы, метать горшки с зажигательной смесью, по ней можно стучать секирами из самой лучшей стали, все бессмысленно, ведь достать до спрятавшегося не удастся, пока структура продолжает работать.
Человек в эти мгновения принадлежит другому миру, и любое оружие нашей вселенной неспособно повредить даже волос с его головы.
Именно в такой шар превратился Дирт. Откуда он взял амулет, Мексарош не знал, просто принял как факт, что мальчишка каким-то образом получил и активировал его. В немыслимо плотном море магии, бушевавшем над болотом, излучение даже самых сильных предметов будет выглядеть жалким треском ломаемой соломинки на фоне сильнейшей грозы, с корнями выкорчевывающей вековые деревья.
Возможно, лэрд знал, чем обернется для владельца амулета отключение от мира. В таком случае Дирт, наверное, подготовлен. А вот Мексарош нет. Пожертвовав «Звездой Тритоса», он совершил то, что за последние тысячелетия проделывали считаные разы, после чего благоразумно помалкивали о том, что узнали.
