хочешь. Но мне просто по-человечески интересно, что побудило тебя стать осведомителем дивизиона внутренних расследований. На тебя ведь надавили, так?
— С чего ты это взял?
— С того, что я дал тебе по морде, а ты чуть ли не от радости запрыгал. Будто я тебе руки развязал; совесть успокоил.
— Черт тебя побери! — выругался Портер, откинулся в кресле и уткнулся лицом в ладони. — Все не так просто.
— Так оно обычно и бывает непросто. Это из-за того наркоторговца?
— Нет, — выдохнул детектив. — Отчасти. Говорю же, все не так просто…
— Я готов тебя выслушать.
Алан с ненавистью глянул на меня и спросил:
— С чего это мне с тобой откровенничать?
— Не хочешь облегчить душу?
— Нет.
— А если я пообещаю, что все это останется между нами?
— Виктор! — хрипло рассмеялся Портер и достал коробку папирос. — Это в любом случае останется между нами.
— Ты не доложил Шульцам о случившемся? — сразу понял я его намек.
— Доложил. — Алан обмял бумажный мундштук, закурил, выпустил к потолку дым и лишь после этого пояснил свои слова: — Я доложил им о драке между нами, но и только. Так что не в твоих интересах ворошить прошлое.
— Давай не будем ворошить, — согласился я. — И все же — почему?
— Почему? — Портер вдавил папиросу в дно пепельницы и поморщился: — Не хотел угодить на каторгу, вот и все.
— За избитого наркоторговца?
— На моих руках пятеро мертвецов, Виктор, — глухо произнес детектив. — Пятеро собственных осведомителей. И все по милости того мерзавца! Единственное, о чем я жалею, так это о том, что не добил его, когда была возможность!
— Ты рассчитывался со своими стукачами морфием? — догадался я.
— Да, — кивнул Алан и с перекошенным лицом отвернулся к окну. — Морфий оказался разбавлен какой-то ядовитой гадостью. Пять человек, которые доверяли мне, умерли, будто обожравшиеся отравленной приманки крысы…
Я вздохнул и покачала головой:
— Удивляюсь, что чистоплюи из дивизиона внутренних расследований не упекли тебя за решетку.
— У них не было выбора. Я согласился дать показания, — усмехнулся Портер. — Знаешь, Виктор, терпеть не могу продажных полицейских. Тех, кто закрывает глаза на преступления, покрывает преступников и сам переступает черту. Меня не надо было уговаривать, я сам пришел в дивизион внутренних расследований и написал заявление.
— Сдал коллег?
— Коллег? — скривился Алан. — Они работали на торговца наркотиками! Какие они мне коллеги?
— Поэтому Шульцы тебя прикрыли, а когда понадобилось, натравили на меня. Что они наплели?
— Сказали, что ты продажен до мозга костей.
— И как, продажен?
— Ты слишком многое скрываешь, — прямо заявил детектив, — чтобы быть чистым. Я уже не говорю об уничтожении улик. Ты сжег фотографии, Виктор!
— Я объяснил тебе свои мотивы, — пожал я плечами. — И раз ты не сдал меня Шульцам, тебя они устроили.
— А может, я просто испугался? Испугался сознаться в убийстве?
— И теперь тебя мучает совесть?
— Я не знаю, что именно случилось на крыше. В твоем рассказе дыр больше, чем в стоптанном ботинке! Ты многое скрываешь. Что, если убийца — ты? А те парни шли по твоему следу? Что, если так?
— Тебя просто мучает совесть, — усмехнулся я. — И ты пытаешься заставить меня раскрыть карты.
— Я все равно докопаюсь до истины. Когда придет ответ по киноафише и мы установим место преступления, тогда откроется правда.
— Не стал бы особо рассчитывать на это, — вздохнул я, поднялся из-за стола и кинул детективу сложенный надвое фотоснимок. — Но твою совесть могу успокоить прямо сейчас.
— Что это? — удивился Алан, развернул фотокарточку и надолго замолчал.
На снимке сержант Варниц и патрульный Брод усаживали в служебную машину Шарлотту Ли. И если лица получились слегка
