своей неправоте. Ждать осталось недолго. Я утверждаю и готов повторить еще сотню раз: под поверхностью Луны содержатся огромные запасы воды.
– В последний раз вода была на Луне во время Потопа, примерно 9000 лет назад.
– Нет, ты ужасно упрям…
Они шли, вдыхая предвечерний аромат начинающейся весны. Гесс посмотрел на Великовского и сказал:
– Знаешь, Эммануэль, ты удивительно похож на еврейского пророка.
– Ты имеешь в виду мою внешность?
– Я не знаю, как выглядел, скажем, Миха или Исайя. Может быть, и у них были такие же горящие глаза. Может быть, у Иеремии были такие же выступающие скулы, большой покатый лоб и упрямый подбородок. Не знаю… Я же имею в виду твою удивительную интуицию и невероятный дар предвидения.
– Вот как? Не можешь ли ты сказать мне, какое из моих предвидений не вытекало непосредственно из моей теории?
– Радиошумы Юпитера, – не задумываясь, ответил Гесс.
Великовский рассмеялся. Формально Гарри прав. Но только формально. Он не знает содержания еще не опубликованной работы о Потопе, которая называется «Сатурн и Потоп». Эта работа – часть общей теории.
Спутники повернули на Фицрандольф-стрит и подошли к дому, где жил Гесс. Прежде этот дом принадлежал Вудро Вильсону, когда тот был президентом Принстонского университета.
– Зайдешь?
– Нет, спасибо. Проводи меня немного, если хочешь услышать, что, вместо воды, люди найдут на Луне.
– Действительно, ты упрям, как еврейские пророки…
Они пошли на Хартлей-авеню, и Великовский, словно рассказывая, что они увидят на принстонской улице по пути к его дому, стал перечислять явления, которые должны быть обнаружены астронавтами. Почти любое из них противоречило теории единообразия. …Под самой лунной поверхностью, буквально в нескольких футах, определят термальный градиент, причем, тепло проникает из глубины к поверхности. В лунных камнях и в лаве обнаружат остаточный магнетизм, хотя Луна вряд ли имеет собственное магнитное поле.
– Я настоятельно предлагаю, – продолжал Великовский, – определить и обозначить ориентацию проб лунного грунта и камней. Иначе вместо ответов будут получены новые вопросы.
Великовский считал, что астронавты обнаружат следы углеводородов – дериватов нефти. Термолюминисценция покажет относительно недавнее расплавление лунной поверхности.
– Термолюминисценция не запланирована, – сказал Гесс.
– Очень жаль. Экспедиция на Луну несколько дороже поездки из Принстона в Принстон-Джанкшен. Не так просто повторить ее, чтобы исправить допущенные ошибки.
Гесс ничего не ответил. После небольшой паузы Великовский добавил:
– Частые лунотрясения не должны будут удивлять астронавтов.
– Вода, если я правильно понимаю, не вмещается в твою картину?
– Прости, Гарри, но ты сам исключил бы воду из перечисленного комплекса.
– Безусловно. Следовательно, я оставляю воду и исключаю комплекс.
Они пожали друг другу руки и разошлись, каждый уверенный в своей правоте.
Еще до того, как их отношения стали приятельскими, Великовский вручал свои меморандумы непосредственно Гессу. Сейчас, когда они были друзьями, казалось само собой разумеющимся, что предложения о научных исследованиях Луны Великовский передаст Гессу, от которого в значительной мере, зависела программа этих исследований. Но предсказания Великовского настолько противоречили ожиданиям ученых, что даже дружба не смягчала позиции, занятой Гессом.
Поэтому 19 мая 1969 года Великовский направил в Вашингтон на имя председателя Комитета космических исследований Национальной Академии наук, профессора Г.Г.
Гесса официальный меморандум, в котором содержались предложения в связи с предстоящей посадкой на Луну. Он повторил свои предложения в частном письме Гессу 2 июля. Когда до полета на Луну оставалось около двух недель. Великовский, в получасовом разговоре по телефону, все еще надеялся уговорить Гесса. Через два дня, 7 августа 1969 года, написал ему последнее письмо.
Тщетно. Гесс не мог согласиться с тем, что на борт «Аполло XI» надо взять еще один прибор – для термолюминесцентного исследования. Каждый грамм дополнительного веса учитывался инженерами и экономистами. Но главное – нет смысла в таком исследовании, – на сей раз Эммануэль явно ошибается.
Вечером 21 августа 1969 года, в день первой посадки человека на Луну, в «Нью-Йорк таймс» появилась статья Великовского, заказанная ему по поводу этого события. В статье повторялись предсказания, изложенные Великовским Гессу устно, по телефону, в меморандуме и в письмах.
Через два дня Великовский посетил Гесса в его кабинете в университете. Гесс был настроен мрачно. Утром он получил сведения, что на Луне обнаружены углеводороды – дериваты нефти, предсказанные Великовским, но нет никаких признаков присутствия воды. Поговорить не удалось, потому что Гесс, окруженный ассистентами и секретарями, готовил материал к предстоящей конференции.
Утром 26 августа Великовский поехал в Нью-Йорк. На станции Принстон-Джанкшен. где он должен был пересесть на нью-йоркский поезд, Великовский купил газету. С портрета, обрамленного траурной рамкой, на него смотрело доброе лицо Гарри Гесса.
Великовский не заметил, как подошел поезд. Он не помнил, как очутился в Нью-Йорке, что и зачем делал…
Смерть Гесса была для Великовского огромной утратой – потерей единственного друга, занимавшего высокий пост в американском научном истеблишменте.
Лекцию для профессоров и преподавателей Оушен Кантри-колледжа 10 сентября 1969 года Великовский посвятил памяти Гарри Гесса. Он начал ее с рассказа о Гессе – человеке и ученом.
Мемориальная лекция в аудитории Гюйо-холла была прочитана Великовским 21 октября 1969 года. К этому времени геологический факультет Принстонского университета переименовали в геофизический. Вместе с междисциплинарной группой «Космос и Хронос», впервые без основателя этой группы и главы факультета, аудитория слушала лекцию «От спутника до 'Аполло XI' Эмоциональный накал лекции нашел глубокое понимание и отклик аудитории. Когда Великовский говорил о Гессе, в его глазах блестели слезы.
63. НЕНАВИСТЬ НОБЕЛЕВСКОГО ЛАУРЕАТА
Факты, накопленные в годы между запусками «Спутника» и 'Аполло XI» могли бы полностью изменить отношение ученых к теории Великовского, если бы их отношение определялось фактами Однажды после лекции в одном из университетов юноша-студент засыпал Великовского пулеметной очередью вопросов. Аудитория с удивлением смотрела на юношу, в голосе, в жестах, во всем облике которого горела нескрываемая ненависть к лектору.
Великовский спокойно начал отвечать на вопросы, но студент не стал слушать и демонстративно покинул зал. Великовский продолжал, словно ничего не произошло.
Аудитория наградила лектора бурными аплодисментами. На улице несколько студентов рассказали ожидавшему их товарищу, с каким блеском и как убедительно Великовский ответил на его вопросы. Но тот воинственно заявил: «Не важно, как он ответил. Я ответа не слышал и не хочу слышать. А последнее слово все равно было за мной».
В студенческой среде это было редчайшим исключением. Но в среде ученых, особенно именитых, диктуемый ненавистью принцип «не слышал и не хочу слышать», «не читал и горжусь этим» был весьма распространенным.
