офис Ночного Дозора приехала, сказала: «У вас не проклинают…» Ты заметил, что уровень магии, которая вбухана в мотоцикл, выше, чем у самой Маруси? Это вместо оберега на случай, если не хватит Света… Лучше я тебе другую историю расскажу, – вздохнула Диана. – О дачнице Галине Васильевне, к которой мы в гости едем.
Жизнь в дачном поселке погожим субботним вечером била ключом. Только дом Галины Васильевны стоял притихший. Из окошка первого этажа лился на увядшие клумбы неяркий свет. Хозяйку Никита тревожить не стал, девчонок, несмотря на протесты, решительно оставил за забором, шагнул в Сумрак один и в следующий миг вспомнил разрыв портала, в который он так жестко вывалился под Владимиром.
Когда-то на вводной лекции в учебке он об этом слышал – о том, что на свете есть места, где вход в Сумрак невозможен, но не придал услышанному никакого значения, а уж задуматься, отчего так бывает… Если ты только на прошлой неделе научился варить пельмени с помощью магии и успешно опробовал это искусство в общаге прямо в комнате, прикрывшись от спящих сокурсников первой в жизни «сферой»…
Ведьмовской шабаш… Струится Темная магия, сексуальная энергия – фонтаном, кровь брызжет, природные силы взбудоражены: цветы растут невиданные, травы по пояс, да все колдовские, вода в ручьях зеленая, в прудах мутные омуты крутятся. Сила рекой течет, Сумрак урчит, не успевая переваривать, – гуляй, ведьма, купайся в запретных слоях сокрытых, которые тебе раньше и не снились. Визг и хохот, пляски дикие, людишки, что в сети попались, до капли выжаты, несколько дней им ходить как в воду опущенным – им сумеречный мир назад ничего не вернет, они не Иные… И тут боевые маги – воины Света из Первопрестольной. И как только в такую глухомань забрались, как выследили да знаки сторожевые обошли! Ведьмы – врассыпную, кого ловят, кого – нет, кого подоспевшие Темные прикрывают, а которые и сами сдаются – авось Светлые пощадят. Сумрак уже не урчит, а тихо стонет – в него еще и Светлая магия хрустальным водопадом! Все, что в амулетах и жезлах собрано, с опытом накоплено, – ничего Светлым не жалко, сегодня их ночь.
А к утру – тишина мертвая. Только солнце по небу ходит, на проплешину в лесу удивленно поглядывает. И в следующее полнолуние, и через полгода, и через десять лет. Люди еще не пришли, а Иные, кормившие Сумрак, ушли, обесточив его наглухо…
– Никита!
– Дин, что это с ним?
Это что-то знакомое. Две участливые девушки и беспомощный парень, только не сидящий на скамейке, а привалившийся спиной к забору…
Никита помотал головой, отвел в сторону чужие руки, с которых тихо струился свет, и закрыл глаза, прогоняя липкую тень.
– Все в порядке, Диана… я сейчас…
Где-то рядом играла музыка, заливисто лаяла собака, а с соседней улицы доносился дразнящий аромат жарящегося шашлыка.
– У-уф… Ничего себе. – Никита потер глаза и посмотрел на взволнованных спутниц. – И как это вы отважились туда сунуться, дозорные?
– Служба! – фыркнула Маруся. – Ты как, отдышался?
– Угу, – Никита оттолкнулся от забора, – пошли. Здесь Иным делать нечего. Не ходите сюда еще лет тридцать, ни поодиночке, ни вдвоем. И никого выше шестого уровня не пускайте.
– Почему? – спросила Маруся, пристроившись слева от него.
– Сумрак получал во время шабаша запредельное количество Силы, – сказал Никита, шагая между охотницами, – а потом разом ее лишился, когда ведьм с места согнали. Слои словно омертвели и склеились от голода. Иным здесь плохо, потому что мы не можем не взаимодействовать с Сумраком. Когда мы входим туда, мы открыты еще сильнее, чем обычно. А людям нехорошо, потому что они не отдают энергию, она их переполняет, их ауры как будто перегреваются. Помнишь, Диана, предыдущих хозяев, у которых давление подскакивало?
Диана, шагавшая справа, молча кивнула.
– И у нашей Лидушки, как она сюда съездит, так выкидыш, – добавила Маруся, многозначительно посмотрев на напарницу.
– А Галине этой здесь хорошо, потому что она неизлечимо больна, – продолжил Никита. – В любом другом месте она тает на глазах из-за того, что стремительно теряет Силу, утекающую в разрывы ауры. А на этом пятачке Сумрак ее практически не впитывает. Те крохи, что туда капают, даже для смертельно больного несущественная потеря.
