– Заводных нет, вьючных нет, – оценил состояние вражеской конницы ведун. – Значит, идут в обозе. Вооружение хорошее, похоже. Нет, это не степняки. Те воюют чем попало. Что где украсть или отбить удалось, тем и пользуются. И лошадей заводных всегда у крупа ведут. Нет, это дружина. Проклятие! Значит, мы застряли надолго. Нужно искать старшего. Узнать свое место и раздобыть хоть какие-то сведения. А то я даже не знаю, с кем и против кого придется воевать!
– Ты хочешь воевать? – удивилась ведьма. – Зачем? Ты тут чужой!
– А куда я денусь? Если дружина ворвется в город, резать и грабить станут всех подряд, на местных и приезжих сортировать не станут. Так что уцелеть мы можем только вместе со всем городом. Придется защищать его, как родной. Судьба…
Война стремительно развивалась, набирая силу: нападающие поставили заслоны в полторы сотни дружинников напротив каждых ворот и стали рассасываться по слободе, обживая брошенные дома. Горожане, в свою очередь, разгрузили повозки со спасенным добром, поснимали с них колеса, чтобы занимали меньше места, и на попа расставили вдоль домов, сузив и без того неширокие улицы почти вдвое. Однако дворов внутри Унжи не было ни у кого. Избы стояли плотно, стена к стене. Причем дома эти были совсем небольшие, где-то двадцать на двадцать шагов. На первые этажи с их земляными полами хозяева загнали скот, сами, судя по окнам, вселились в верхние. Средний этаж – там, где он был, конечно, – отводился, наверное, под припасы. Ну, и чердаки, само собой. Кровли везде были тесовые, прочные. Не дранка, способная даже в дождь полыхнуть факелом от первой же зажигательной стрелы. Под такую припасы класть не страшно.
Иметь свой дом в городе – оно, конечно, солидно и удобно. Однако в каждую такую избу набивалось, на глазок, человек двадцать-тридцать близких и дальних родственников, а потому ведун даже и не думал проситься хоть к кому-нибудь из местных на постой. Уж лучше на стене кошму кинуть. И просторнее, и на службу бегать ближе.
Расположившись в избах, горожане потихоньку доставали оружие и броню, облачались в кожаные кирасы, пухлые куртки, плотно набитые конским волосом и прошитые проволокой, в толстые войлочные нагрудники с нашитыми железными или роговыми пластинами с нанесенными на них защитными рунами, опоясывались широкими толстыми ремнями, брали копья и шли на стены. Опытный взгляд ведуна сразу отметил, что меч приходится примерно на одного ратника из десяти. Большинство унжинцев заткнули за пояса боевые топорики, палицы с каменным навершием, привесили ножи и кистени.
То, что получить по голове топором ничуть не веселее, нежели мечом, – оно понятно каждому. Однако меч – инструмент весьма специфический, требующий навыка в обращении. И именно он всегда отличает обученного бойца от обычного ополченца, больше привычного рубить пазы в бревнах, а не головы человеческие в жаркой сече. Мало мечей – мало умелых воинов. И численность рати можно смело делить на три – примерно такая у нее будет боеспособность в схватке с профессионалами поля брани.
Однако у защитников было ощутимое преимущество: высокая прочная стена двадцатисаженной высоты, если брать от поверхности воды во рвах и до верхнего края зубцов. Шестиэтажный дом. По лестнице на такую не залезешь, сулицу не добросишь, да и стрелой в защитников не очень-то попадешь. И стены эти постепенно ощетинились копьями. Сотен пять боеспособных мужчин в Унже имелось точно.
Число осаждающих Середин оценил поначалу тысячи в три. С броней у них тоже было не очень – все больше стеганки и воловья кожа, но мечи носили все. То есть рубиться в сече умели. А когда к вечеру вслед за войсками к городу подкатился длиннющий обоз, вражеская армия выросла числом не меньше чем вдвое.
Однако число числом, а осада – осадой. Пока воины не сошлись в схватке – никакого преимущества опыт и численность дружины не имели. Смотреть на город мог хоть миллион ратников – осада от этого быстрее не продвигалась. День, другой, третий, четвертый… Терпение – вот главное оружие осадной войны. Терпение и вместимость амбаров.
Местные воеводы на неучтенного воина, ночующего в башне вместе с еще десятком ополченцев, внимания не обращали. Вообще. Бродит кто-то с мечом – и ладно. Ежели что – будет лишний боец в сече. Для дозоров на башнях людей у них хватало, а всем остальным делать было просто нечего. Вся ратная служба защитников пока ограничивалась бессмысленным гулянием по стенам и редким переругиванием с врагами, ходившими к крепостному рву за водой.
Бабы с детьми так и вовсе о войне словно не подозревали: через постоянно распахнутую тайницкую калитку, сделанную примерно посередине вытянутой вдоль реки стены, они ходили полоскать белье, купали детишек, а многие даже приводили сюда на водопой свою скотину.
Ведун тоже пользовался возможностью и каждый день приводил сюда Сирень. Ведьма, не соприкасаясь с живой травой, землей, открытой природой, быстро хирела, словно от голода чахла. Узкая полоска берега с высокой травой, конечно же, не могла заменить ей лесную чащобу, но хоть как-то поддерживала.
На шестой день войны Середин сломался: открыл вещмешок, достал броню. Влез в войлочный поддоспешник, натянул сверху тяжелую кольчугу панцирного плетения, надел подшлемник, насадил сверху шишак, застегнув под подбородком, поменял ремень,