Так, они убедились, что мы взлетели. Отлично. Вывожу вертолет из луча прожектора. От поворота моя дверь сдвигается, но закрыться не успевает – я прыгаю в темноту.
Эх, все-таки высоковато. Даже для меня. Эх, черт…
И тут мне в спину с маху бьет горячая взрывная волна. Удар меняет направление моего падения с вертикального на почти горизонтальное, меня проносит, чуть не чиркнув, над верхним краем сетки и впечатывает в кусты.
Уф-ф. Вроде жив и даже, кажется, цел. Ну более-менее. А, пустяки. Двигаться могу – и ладно.
Я кое-как ковыляю к обрыву, с трудом надеваю страховочный пояс и неловко соскальзываю с края.
Успеваю подумать: не забыть, как спущусь, трос выдернуть…
…и проваливаюсь в черную бездну.
Когда на месте едва различимых над беспорядочно мечущимися прожекторными лучами сигнальных огоньков вертолета внезапно распускается сверкающий цветок взрыва, Рита вскрикивает, а Мария, закусив костяшки пальцев, прижимается ко мне.
– Быстрее, – торопит нас Петр. – Надо уходить. Он строго-настрого велел…
– Ты с ума сошел! – Рита почти кричит.
– М-м… пожалуй, – соглашается парень и утыкается в свой планшетник. – Ага, вот. Я посмотрел записи с камер наблюдения – ну, не те повторялки, что сам запустил, а настоящие, они ко мне в «облако» идут. Короче, Макс начал спускаться, но, похоже, что-то со страховкой… или сознание потерял. Ну… сорвался он, в общем.
– Идем туда, – командую я.
Макс лежал у подножия скалы, подмяв под себя кусты под старой кривой сосной, чья крона, судя по ее состоянию, приняла на себя его падение. Кусты, видимо, послужили дополнительным амортизатором.
Исцарапан он был так, словно побывал в мешке с дюжиной разъяренных кошек. Но…
Я дотянулся до его шеи, нащупывая пульс…
– Шнур… заберите… – прохрипел вдруг он и обмяк.
Супермен чертов! Я торопливо ощупал все тело. Одно ребро сломано, но, к счастью, не смещено, значит, легкие целы (по отсутствию кровавой пены на губах я так и предполагал, но все-таки). В остальных ребрах наверняка куча трещин, но это ничего. Главное – череп целехонек и спина тоже. Ну, большего при поверхностном осмотре я определить все равно не мог. Оставалось только молиться, чтобы не было серьезных внутренних ушибов. Хотя если бы были, цвет лица тут же это продемонстрировал бы (доводилось мне видеть, как выглядит человек с разрывом печени, бр-р). Да и дыхание, хотя и хриплое, но ровное, и пульс более- менее наполненный, значит, внутренних кровотечений, скорее всего, нет.
В общем, на первый взгляд, обошлось, что называется, малой кровью. Ссадины и царапины заживут. Да и переломы тоже.
Петр тем временем, буркнув что-то насчет того, что следов лучше не оставлять, уже сдернул со скалы спусковой трос (никак не могу запомнить, как называется этот узел: под нагрузкой держит, а как-то эдак за концы потянешь – вся веревка у тебя в руках, а уж завязать такой я не смогу даже под угрозой немедленного расстрела). Да вдобавок он успел притащить мне из катера аптечку. Я вколол Максу обезболивающее и успокоительное. Большего я пока сделать не мог.
Мы вчетвером как можно бережнее отнесли Макса в катер. Еле разместились. Впрочем, для реки эта скорлупка в самый раз, а на море приготовлен катер посолиднее.
Петр оттолкнулся от берега, и суденышко устремилось вниз по течению, а наш пятнадцатилетний капитан лишь слегка корректировал его движение. В этом парнишке, несмотря на юный возраст, здравомыслия было больше, чем в иных взрослых. Все бы так соображали! Мотор он включил, когда заснеженные сосны парка уступили место прибрежным дюнам. Катерок пошел быстрее.
Выйдя в море, мы немного прошли вдоль берега, пока не добрались до корабельного отстойника, где, среди заброшенных барж и рыбацких лодок, спрятался и наш транспорт. Когда Рита на него указала, мне бросилась в глаза надпись на борту:
