видел.
Мать буквально излучала угрозу. Такой подобравшейся он ее еще ни разу не видел. Пусть голос ее был негромок, и Контроль не слышал большую часть из того, что она говорила, но интонации и стремительность речи были подобны мясницкому ножу, режущему сырое мясо без малейших усилий. Дедушка в ответ лишь как-то по-особенному кивал, словно его теснила некая невидимая сила или мать его толкала обеими руками.
Она расплела скрещенные руки и опустила голову, чтобы поглядеть на дедушку, и Контроль услышал:
— Не таким образом! Не таким образом. Ты не можешь понудить его к этому. — Контроль почему-то даже не понял, говорит она об оружии или секретном плане дедушки отвезти его в универмаг.
Затем она прошла обратно к машине, чтобы забрать его, а дедушка сел за руль и медленно покатил
прочь. Контроля накрыла волна облегчения, когда они вошли обратно в дом. Теперь ему не надо идти на показ женского белья. Может, чуть позже удастся наведаться к соседям.
Мать высказалась об этом инциденте лишь однажды, когда они вернулись в дом. Сняли пальто, вошли в гостиную. Она, взяв пачку сигарет, закурила. Со своими пышными, волнистыми волосами, изящными чертами, в белой блузке с красным шарфом, черных брюках со стрелками и на высоких каблуках она выглядела, как курящая журнальная модель. Взбудораженная модель. Теперь он постиг очередную неведомую для себя вещь, помимо факта, что она способна яростно сражаться за него: он и не знал, что она курильщица.
Вот только она обратилась к нему, словно он и был во всем виноват.
— Что ты себе думал, черт возьми, Джон? Какого черта ты думал?
Но он вовсе ничего и не думал. Он видел, как дедушка подмигнул, упомянув о показе в универмаге, ему понравилось, что человек, бывающий суровым, а то и осуждающим, доверяется ему, верит, что он сохранит секрет от матери.
— Не касайся оружия, Джон, — вещала она, расхаживая взад-вперед. — Никогда даже пальцем оружия не касайся. И не делай все дурацкие вещи подряд, которые говорит тебе дедушка.
Позже он решил игнорировать первую заповедь — и даже именовал свои разнообразные виды оружия «дедулями» или «дедушками», — но придерживался второй, — вероятно, куда более важной. Он поль-рвался оружием, но не любил его и не полагался на него. Оно пахнет собственными перспективами.
Контроль ни разу не обмолвился об этом отцу ни словом — из страха, что тот воспользуется этим против матери. И лишь много позже сообразил, что вся эта поездка была ради оружия — или находки оружия. Что, вероятно, она послужила своего рода испытанием.
Уже в кофейне, когда мать дала отбой, у него закралась мысль, что, может статься, гнев матери из-за оружия сам по себе был живой сценой, терруаром, с Джеком и Джеки в роли соучастников, актеров в сценке, призванной уже тогда, в юные годы, как-то повлиять на него или откорректировать его курс. Начать своего рода индоктринацию в семейную империю.
Больше он не был уверен, что способен определить разницу. Башня может стать колодцем. Допрос биолога может стать западней. Член экспедиции может вернуться даже тридцать лет спустя в образе голоса, нашептывающего ему на ухо странную фигню.
Что он должен был найти и что он раскапывал по собственной воле? Больше он не был уверен, что способен определить разницу.
Наконец, добравшись домой в воскресенье вечером, он проверил свои записи разговора с матерью и ощутил безмерное облегчение, не обнаружив ни пробелов, ни свидетельств, что мать тоже водит его за нос.
Он верил, что в Центре раздрай и что им заправляла какая-то фракция под гипнотическим внушением. Теперь же потолок несомненно рушится на подпольный фундамент, и мегалодон весь на нервах среди потрескавшихся стен своего аквариума. Грейс его турнула. Слила. А затем то же самое сделал Контроль.
— Только у Лаури достаточно полезного опыта работы и в Южном пределе, и в Зоне Икс, — вещала ему мать, талдыча и талдыча о Лаури, Контролю же казалось, что исторический персонаж на портрете вдруг ожил, дабы явиться во плоти. Сломанный, чудаковатый, вылеченный исторический персонаж, утверждающий, что не помнит ровным счетом ничего из того, что уже запечатлено на видео. Возможно, повышенный в должности только из жалости, раскаяния или по какой-то иной причине, не имеющей к его компетентности ни малейшего отношения.
— Лаури — говно, — чтобы прекратить ее словоизлияния о нем. Только то, что ты выжил, что тебя провозгласили героем, вовсе не значит, что ты заодно не можешь быть говном. Должно быть, она была в отчаянии, не имела выбора.
