Ныне все простое, и хлопцы на раз справляются, а я… я кажный день мучаюся, пыхчу, кручу руки и так, и этак, а оно через раз выходит, да и то криво. А как оно дальше будет, когда настоящая наука пойдеть? Ох, не сдюжу я… или сдюжу?
Видать, мысли сии на моей физии явственно проступили, коль Ильюша вздохнул и ответил:
— Ты не прав, мой друг.
Он говорил редко, уж не знаю, нравом ли был молчалив, аль опасался лишнего слова сказать ненароком, да только каждое было золотом.
— Чего? — Лойко нахмурился, он-то в последние седмицы мрачен ходил, недоволен, не ведая, на кого недовольствие сие выплеснуть.
— Того, что нам с Зославой еще учиться…
— Нет, если ее отчислят.
— Для отчисления нет причин. — Илья разминал пальцы, и то диво, были они тонкими, белыми, будто девичьими, хотя ж никто не посмел бы в лицо сказать боярину такое. А плетения у него выходили знатными, его и Фрол Аксютович, заглянувший как-то будто бы по делу, похвалил, сказал, что выучка чуется. — У Зославы очень высокий потенциал…
Повыше, нежели у Лойко, и дело дивное, мне сие было донельзя приятственно, хоть в чем-то да уела я боярина. А он лишь зубами скрипнул, не знаючи, чего ответить.
— Поэтому, если и вправду возникнут проблемы, то назначат дополнительные занятия.
Он говорил о том спокойно, равнодушно даже.
А я разом успокоилася. Не прогонят… вот Илье верю, что не прогонят… Лойко ж выругался. А ругался он знатно, с душою. И выходит, что крепко душе этой я поперек стала.
— У нас с тобой есть преимущество, однако гордиться здесь совершенно нечем, — Илья пальцы сложил… первая позиция?
Или вторая верхняя?
Божиня милосердная… их всего четыре, а я запомнить не могу! Нет, по картинкам-то помню, а вот чтобы так и самою… скрутить мизинчик к большому, а средний выставить… да, первая. Ежели подогнуть, то была бы вторая нижняя. А коль безымянный крючочком согнувши отвесть, то вторая верхняя.
Умаюся, пока выучу.
— Заслуга в том наших учителей.
— И охота тебе, Ильюшка… — Лойко хотел добавить еще чего-то, навряд ли доброго, да только рукой махнул, мол, делайте, чего вам надобно.
— Нам с ней учиться. Это первое. И не только учиться, нам и практику вместе проходить. А там всякое случается…
— Думаешь…
Илья плечами пожал. Вот и любопытственно, вроде бы и при мне говорили, и языка я разумела, а все одно ничего не поняла.
— Уж больно случай удобный… Зослава, не растопыривай пальцы так широко. Аккуратней… вот смотри…
Он руки встряхнул.
— Начинай с основы… первая позиция… правильно, пальцы держи плотно. Представь, что ты камушек зажимаешь…
— На, — Лойко камушек и протянул, махонький, с горошину. А к нему еще два. — Засунь здесь и здесь, не позволяй вывалиться…
И надо же, диво, говорил не сквозь зубы, а почти нормально. С камнями оно и вправду легше пошло, я только и думала об том, как эти камни не выронить. А они еще и скользкими оказалися…
— Это самое простое, детское упражнение, — сказал Илья, когда Лойко ушел. — На самом деле ничего тут нет сложного. Надо лишь руки поставить. Это как на клавикордах играть. Сначала мучишься, пока руки к инструменту привыкнут, а потом уже не думаешь, они сами собою работают.
Что такое клавикорды, я спрашивать постеснялася, решит, что я совсем дикая.
— Ты с камушками ходи. Неделя-другая, и привыкнешь. Потом и вовсе на уровень рефлексов станет.
— Чего?
— Ничего, Зослава… научишься.
Научусь, тут я ему поверила. И осмелевши — вот перед Ильею я робела, незнамо отчего, он-то со мною завсегда вежливый был, — спросила:
