Не девочку — девицу в нарядном красном убранстве… хороша она, синеглазая, светлокосая… и ветерок ленты из этих кос тянет, забавляется. А девица смеется, и так, что от смеха этого становится легко-легко… вот она глядит лукаво, будто бы искоса…
…скоро заневестишься… как станем женихов выпроваживать…
…а на кой мне женихи, когда вы есть…
— И ведь сама-то… ведьмина внучка, потомственная… из тех, которым настоящее слово ведомо. Старше была, чем мы думали… и да, сирота, мамку ее спалили… отца не знала… росла с бабкой, да та стара уже… встретила как-то боярина молодого. В него и влюбилась. А он ей и рассказал, что на самом деле царским сыном является, — Кирей говорил тихо и глухо. — Только не признал его отец… а вот камень царский признал бы. Но до камня того его не допустят, пока живой законный царевич. Знатно голову девке задурил. Она и решила, что если поможет любому, то и женится он на ней, царицей сделает.
Горько.
И от горечи такой горло будто рука незримая перехватила.
ГЛАВА 36
И все еще о делах скорбных
— Что с ней стало?
— Казнили.
Кирей вскинулся, вперился в меня злым взглядом.
— Она убила!
— Она…
— Зослава, любовь к кому-либо не может служить оправданием подлости… и ладно бы она любому этому жизнь спасти хотела, но нет… трон ему надобен был, власть… и она не остановила, не отговорила, не попыталась даже. А Егоза… он самый старший из всех нас. Был. И… не только в том дело, он… он был первым, кто со мной заговорил… не затем, чтобы уколоть словом, а просто заговорил. Спросил, не надо ли мне чего. Мне в усадьбе не были рады не только царевичи. Все люди… они знали, что трогать меня нельзя, но если втихую… прислуга способна крепко испортить жизнь. А жаловаться… кому там было жаловаться, да и не привык я. Все знали, только посмеивались, ставки делали, когда сорвусь, а Егоза… подошел как-то… я уже и вправду готов был убить кого- нибудь… если б смог… а он сказал, что не стоит того. И хлебом поделился. Потом еще, после побега… глупость неимоверная, но я хотел домой вернуться, доказать отцу, что не стал человеком, что по-прежнему его наследник… поймали, конечно. На мое счастье, как я теперь понимаю, и заперли… розгами-то учить нельзя было, хотя, если б можно, думаю, частенько мне бы этой науки доставалось. Ну да не о том речь. Егоза ко мне спустился. Еды принес. Воды умыться. А потом говорил… о себе, о месте этом… он не уговаривал меня остаться, не уверял, что все всенепременно наладится, но рассказывал… о дроздах вот рассказывал. А потом — о синицах, какие бывают. Очень ему птицы нравились… он вороненка однажды притащил. Кормил, выкармливал… говорить научил… Егоза до утра со мной просидел, а потом еще пару дней рядом держался. И когда Еська стал шуточки свои шутить, то Егоза только головой покачал, и Еська смолк. Остальные тоже попритихли… не приняли, но трогать перестали. А она его… ради какого-то там своего любовника… сказала потом, что ей в радость было глядеть, как он мучится.
Кирей отер бледное лицо ладонями.
— Лучше бы она меня первым… никто бы сильно переживать не стал.
— Дурное говоришь.
— Какое уж есть… я тогда… отца вот я любил, да и только… а Егоза… как кусок души с ним схоронил. И все бы отдал, чтобы вернуть. Не только я… остальные… Зослава, тебе не верят не потому, что ты плохая, но… мы такие. Мне хотелось, чтобы ты поняла… ты, я вижу, веришь легко. Слишком легко.
За легковерие меня еще не укоряли, да и бабка завсегда учила, что надобно людям верить, что без того не будет мира ни в доме, ни в селе, ни в царствии. А выходит, что в жизни оно все иначе.
Когда б верили царевичи нашие всем да каждому, то и не дожили до своих годочков.
Но спросила я не о том:
— И кому мне верить не надобно?
