Кирей кивнул.
— От него разило, как… ему повезло, что никто, кроме меня, этим запахом не заинтересовался. Если бы хоть кто-то… если бы на секунду… снять слепок сложно, но возможно. Со всех — это нереально, а вот чтобы подозрение подтвердить… он не соображал, когда лез…
— Он не собирался никого убивать.
— Надеюсь. Если бы я подумал, что собирался…
— Выдал бы?
— Лично свернул бы шею, — спокойно ответил Кирей, и я ему поверила. А он же, заложивши руки за спину, аккурат как Архип Полуэктович делать любит-с, правда, на сем сходство всяческое заканчивалося, к превеликое моей радости, ибо лысым я Кирея не представляла, продолжил: — Мой бестолковый родич мало того, что едва сам голову не потерял, так еще и моей рисковать изволил. А я ее не для того столько лет берег, чтобы по чужой дури лишиться.
Ой, мутно все… что вода в старом озере, про которое точнехонько ведомо, что вот-вот выродится оно болотом. Помню, мы с бабкою еще по клюкву туда ходили, ибо была она на редкость крупною, кислою до оскомины. Самое оно на капусту квашену.
Я тем разом до озера добралася, хотя ж бережки у него топкие, ненадежные. Идешь, и под ногами земля ходуном ходить. Потому как землицы-то там и нетути, только мох да коренья, меж собою сплевшиеся. Так мне бабка казала, но не мешалася, позволила до краю дойти, глянуть в темные воды. Издаля-то они мне мерещилися черными, что сажа. А сблизу — темные, мутные… гляди, хоть ты глаза все выгляди, а ничегошеньки, окромя этой мути, не увидишь.
Так и тут.
Один говорит, другой, третий… и вроде ж правдиво усе, да только ясности не прибавляется. Аль дело не в них, а во мне самой? В розуме, который не годный для этаких ось хитростев?
— Евстигней выжил чудом. Он это понимает. И полагаю, весьма тебе благодарен… — Кирей почесал рог, левый. Неужто свербит? Вот оно, когда в теле свербение случается, особливо в пятках, то жуть, до чего неудобственно… а роги как свербеть могут? — Да и остальные тоже, хотя…
Смолк.
Вздохнул.
— Не обижайся, Зослава, просто… все это весьма подозрительно. Такая ситуация… спасение чудесное… и получается, что он тебе жизнью обязан…
— Чего?!
Я аж задохнулася от обиды.
Выходит, что они… думали они, будто это я дымов напустила? Письмецо написала, чтоб Евстигнея… и после спасла… ага, небось, полагала, будто бы он на мне женится во благодарность, и я царицею стану… ну или боярынею.
Тьфу.
— Погоди, Зослава. Не серчай. — Кирей перехватил меня, не позволив выйти из круга. — Когда живешь… это сложно рассказать на словах, просто поверь… тяжело, когда не знаешь, кому верить. Когда любой человек, близкий или просто случайно встреченный, может оказаться твоим убийцей. Их ведь тоже постоянно… как-то в бане заперли, будто случайно. Едва не угорели все… и я с ними… у меня тогда стихийный выплеск случился, и сгорела баня. А после уже оказалось, что это старый дядька, который еще царя ростил… верили ему, как себе. Еду травили не по разу и не по два… усадьбу палили… а как-то Егор в лесу девочку нашел, двенадцать годков ей было… заблудилась. Прикипела к нему, не оторвать. И он к ней… и остальные. Она и вправду чудесной была… баловали ее, как умели… а она нам обереги плела… правда, потом выяснилось, что с проклятьем… тогда первым Егоза слег…
— Кто?
— Восемь их было, — спокойно ответил Кирей. — Ельгу отравила нянька… а вот Егоза от того проклятья ушел… она же до последнего денька у постели сидела, за ручку держала… плакала… сердце разрывалось, до чего плакала. Думали, что Егоза черную лихоманку подхватил, но когда следом и Еська слег, тогда уж царица магика прислала, а тот… никто из нас верить не хотел, пока он ее обереги на нее же не повесил… как она кричала… и проклинала нас всех…
Страшно.
И не врет.
Чую, что не врет… и в глаза глядеть не надобно, чтобы тоску чужую из них вытянуть. Дар мой берендеев то ли крепнет, то ли попросту до краев болью наполнилася душа Киреева, оттого и слышу я ясно горе то, горевшее, да не перегоревшее в угли.
И девочку вижу.
