Кирей дверцу отворил.
— И потому видела перед собой Ксения Микитишна не будущую магичку, но простую сенную девку, которая только и способна, что думать про женихов и наряды… я, признаться, очень на то надеялся. Так что она тебе предложила? Хотя… дай угадаю… брат моего родича холост, верно?
Я кивнула.
Эк хитро выходит… Арей Кирею роднею доводится, а вот Игнат, который родня Арею, Кирею — чужой человек.
— И если ты поступишь, как велено, то и станешь женою, боярынею, будешь на перинах спать и ничего не делать…
— Ты подслушивал?
Кирей покачал головой.
— С некоторыми людьми просто. Умные, а дураки… так что тебе сделать было велено?
— А ты…
Азарин глянул, и в глазах его темных ноне не было и тени смеха.
— Я не стану чинить вреда племяннику, пусть у него и пустая голова, но все равно, кровь не водица. А он, пожалуй, единственный из нынешней моей родни, кто не пытается меня убить. Так что, Зослава…
И замолчал.
Верить иль нет?
Ах, до чего тяжко с ними, с боярскими детьми. Все игры какие-то, придумки… и не поймешь, кто тебе друг, а кто притворяется. Но никому вовсе не верить если, то и сердцем зачерстветь недолго.
— Вот, — я протянула шитый кошель. — Велела на одежду сыпануть. Я его Марьяне Ивановне снести хотела…
— Марьяне Ивановне? — Кирей кошелек взял аккуратненько, коготочком, а мне вдруг подумалося, что этакие коготочки вострить надобно. Наша-то кошка вона лавки скребеть, а он как?
Прям вживку увидела Кирея, как он спину по-кошачьи гнет, да к лавке бочком, бочком подбирается, а потом лапу тянет…
Нет, такому лавки мало будеть… он, небось, стены дерет.
Или еще чего.
— Интересно…
— Она ж травница…
— Травница, — согласился Кирей и за локоток меня придержал. — Идем-ка, Зослава, прогуляемся… стало быть, ты с Марьяной Ивановной сошлась, раз решила к ней с этаким вопросом…
— А что, нельзя?
— Можно, отчего ж нельзя… знаешь, про нее многое сказывают… всякого… к примеру, что был у Марьяны Ивановны некогда муж… и сын… да только людьми они были, потому и скоро век свой сменяли, зато от сына остался внук. Очень его Марьяна Ивановна любила…
На тропочку свернули, которая промеж сугробов пролегла нитью гнилою. То исчезнет такая, то разорвется, и торчат хвосты уродливые. Ступать-то на нее неохота, а Кирей знай ведет-волочет…
— И из любви, не иначе, купила ему земель… вернее, невесту сначала, чтоб рода древнего, славного, а следом и земель, которые род этот растерял. Чай, денег у нее было вдосталь, и милости царское. Она еще нынешнего царя батюшке служила. Верой да правдой, говорят, служила… пока он ее внука на плаху не спровадил.
— За что?
— За то, что смуту затевал. Не он сам, невестушка Марьяны Ивановны гонорливая была… так говаривали… и родни у ней немало. И родня та спала и видела, как бы былое величие роду возвернуть. Приняли неравного… да не забыли, что иной он.
Кирей остановился.
А и место для беседы-то выбрал! Мало не дошли до корпусу некромантского, вон он, возвышается уродливым горбом, торчит из перин-то снежных.
— Матушка в царевы покои вхожа была… вот и решили воспользоваться… это дело такое, Зослава… могли бы и иным путем, службой там верной или подвигами во имя царево себя прославить, да только это же и времени, и сил требует немалых. Куда уж проще старого царя потравить, а малому голову задурить… только что-то там у них не вышло.
Снег пошел.
Легкий и белый, сыплется серебром с небес, ложится мне на плечи, на руки, и не чую я холода, только… не знаю, тоску? В дома-то все просто… что снег, что солнце — а в радость, и этаких малых радостей набирается изо дня в день, а туточки не
