камень. Пусть и даст каменную твердость.
Землицей молчащею.
Хрипит мертвяк в дверях, мотает башкою, и гнилье с него сыплется, валится… ступила нога на порог, да будто бы вошла в самые доски, провалилась… Ильюшка вновь ладонь раскрытую выкинул, да только ныне мертвяк с той ладони отряхнулся будто.
И ножа, царевым человеком кинутого, выдрал. Что ему нож!
Спеши, Зослава.
Вона, еще идут… ползут к хате старостиной, будто мухи на мед.
Аль на что другое, да медом себя представлять приятней… Арей мертвяка огнем угощает, тот и вспыхивает желтым пламенем, горит, да с ног не валится.
Лойко топором своим руку костлявую сечет…
Царевы люди шаблями тычут, да споро так, мертвяков, что бабы капусту, шинкуют… да все одно много их. И куда там устоять.
Нити заклятья ложатся одно к одному.
Да медленно.
Как медленно… и все ж таки сдерживаюся, потому как ни одно дело суеты не терпит, а уж тем паче магия. И продержатся нашие… вона, Арей язык пламени живого в самые ворота кинул, полетело оно, понеслось во двор, закружило мертвяков рыжим вихрем. Только снег заскворчал. А я концы вышивки своей подобрала да и притянула один к другому.
Так оно правильней будет.
Выгнулся щит пузырем.
Накрыл и хату, и всех, кто в хате… и мертвяк, огнем объятый, только ткнулся да зашипел бессильно.
— Молодец, Зослава. — Арей мертвяку пальчиком погрозил. — Все… отбой… утром сами издохнут. Ну… п-подарочек.
Он сел подле раскрытое двери на корточки и ткнул в обрубленную руку.
— А почему на тех заклятие не подействовало? — поинтересовался Ильюшка, оную руку с пола поднявши. Покрутил, повертел да швырнул в оскаленную пасть неупокойника.
— Старые… чем старше мертвец, тем хуже он воздействию поддается. А этот еще, похоже, одаренным был. Сила из тела долго не уходит, особенно когда человек умирать не желал… да тише вы!
Это уже на баб рявкнул, которые выли в один голос, что собаки на погосте.
Дети, в юбки мамкины вцепившиеся, ужо подуспокоились да норовили из-за тех юбок повыскользнуть, поглядеть, чего ж это такого деется. Небось, не каждым днем живого мертвяка увидеть можно. Оно-то и жутко-жутенько, да только и любопытственно страсть.
Я и сама бочком к двери придвинулася.
Арей посторонился.
— Главное, про щит не забывай… будут пробовать…
Как тут забудешь-то… держу на привязи, что шар мыльный, да только щит мой, хоть и глядится тонюсеньким, прочен, ведаю. И пусть Божиня благословит тот день, когда мы с Ареем его ставить учились. Знала, что сгодится, да не ведала, что так скоро…
Щит-то прозрачный.
За ним все ладно видать, и двор старостин, и мертвяков, что по двору кружат волками голодными. Сколько ж их… Дюжины с две.
— Знаешь кого? — Арей туточки, и руку на плечо положил, успокаивает, стало быть. А я и без того спокойная, отчего и самой дивно.
— Нет.
— Хорошо.
И ответил, вопрос упреждая:
— Это значит, что местные кладбища не трогали… хватило ума своих поднимать, потому как на сельских кладбищах порой такое встречается, что… — Рукой махнул.
Своих?
Это кто ж тут свой-то?
Старуха древняя, которой, видать, еще и при жизни ноги отняло. Она и ныне-то их не чует, ползает, руки расставивши, будто паучиха. А в левой куделя зажатая, за куделею и нитка потянулась.
