понадобится.
Эк говорит, ажно я сама поверила.
И гордость за себя изнутри расперла, да только сразу и сперла, когда увидела, как на меня барсуковцы глядят. Будто на диво какое… и с надежей… и с радостью… это ж не я их спасла… а щит, мне просто повезло его сделать.
Я ж не магик… и не ведаю, стану ли магиком, и…
— А к рассвету, думаю, самое позднее — к полудню, появятся царевы люди и все тут зачистят, — добавил Арей.
И люд отмер.
Загомонили разом…
— А что тут, до утра сидеть? — взвизгнула Панасиха, которая вечно всем недовольная была. И ноне руки в боки вперла. — А ежель они скотину пожрут? У меня корова вон стельная…
— Ничего с твоею коровою не сделается. — Старостиха выступила вперед. — Нет им до твоей коровы дела… им люди нужны.
— Ой, мамочки…
— А чтой это будеть…
— Тихо! — рявкнул староста, да так, что мертвяки шарахнулися. — Вам чего сказано? До утра досидеть надобно… от и сидите, курицы… разошлися… Алевтин, наливай… и давайте, пели там? От и пойтя…
Дядька Панас у нас человек с норовом, про то все ведают. Ходить тихий-тихий, а после как скажеть, то хоть ты из себя вывернися, а все одно по евоному будет. От бабоньки нашие и притихли.
Алевтина же детей от лавок погнала. Нечего им на погань всякую глядеть.
— А у меня хата незапертая, — пожалилась Валюхинская невестка. — Сундуки…
— От дура, — Панасиха сплюнула да плевок спешне растерла, пока старостиха ей за этакую вольность не высказалася, — коль им корова не надобна, то твое наряды и подавне… куда им красоваться?
Кто-то хихикнул…
Тренькнули гусли… и люд потянулся к столам, сообразивши, что ничегошеньки нового туточки не будет. Кто-то еще плакал, кто-то смеялся, да чересчур уж громко, чтоб поверить в этакое веселье. Кто-то говорил, быстро, точно опасаясь, что перебьют.
А я…
Держала щит.
И чуяла, как поднимается по ту его сторону туман.
— Видишь? — шепотом спросил Арей.
Как не видеть… идет по пустым дорогам, крадется нечто, чему названия не ведаю… и оно огромно, страшно, обло и зевло, сказывал жрец.
Стоглазо.
Многозевно.
— Нехорошо, — тихо сказал Ильюшка, руки разминая. — А стрельцы и вправду…
— Должны подойти… в лесу стояли…
А леса ныне снежные.
И тропы занесло.
И ночь такая, что хочешь аль нет, да заплутаешь… только нам и остается, что надежда да молитва Божинина.
— Это боярыня, да?
— Не знаю… похоже на то…
Арей вглядывался в туман, в молочные воды его, да без кисельных берегов. А туман оный, разумный и злой, выдернутый чужою волей из сна вековечного, глядел на Арея.
— Умеешь ты, Зослава, неприятности находить. — Лойко почесался о косяк. — Вот… я, конечно, мечтал о героической смерти, но не так же ж скоро!
— Так не умирай, — огрызнулась.
Страшно.
Я ведь чую ту тварь… и голод ее, утолить который она не способна, даже если сожрет всех в Барсуках, старых и молодых, людей и скотину, птицу до последнего куренка… и не спасут от нее стрельцы царевы. Их она тоже поглотит да порадуется тому живому теплу, которое мигом истает в ледяной ея утробе.
