Кивнул.
Потом мотнул головой:
— Не я. Кирей. Моих силенок не хватило бы… а он…
Смолк.
— Ты поэтому уйти хочешь?
На лице Ареевом красные пятна полыхнули.
— Мне не место рядом с тобой.
— Тебе так дядька твой сказал?
— Он прав. Я… могу уничтожить твою репутацию.
— Чего?
— Зослава. — Арей вздохнул тяжко и потер переносицу. — К тебе уже приглядываются… примеряются… и ты хотела выйти замуж? Ты выйдешь. Боярынею станешь, коль будет твое на то желание… а я… я не та компания, которая подходит для молодой незамужней девушки. Думаешь, никто не видит, что я сюда хожу? И что после скажут?
Вестимо, что… соврут аль придумают, на придумки, небось, сплетники горазды. Только мне ль бояться злого слова?
— Присядь, — попросила я Арея. — Будь гостем в доме моем…
И пускай комната сия вовсе не дом, однако же не посмеет он отказать в этакой просьбе. Негоже гостям хозяев обижать.
Присел.
Спина прямая, глядит перед собой.
Руки в кулаки стиснул.
Злится? Или переживает… хороший он, хоть и азарин наполовину, да привыкла я к азарам, видать, ежели факта оная не вызывает в душеньке моей ни гнева, ни иной какой эмоции.
Я же на стол застлала скатерочку белую, которую самолично вышивала васильками да маками. Ладне получилось. На скатерочку и чайник поставила, высокий, заговоренный. Чай в нем долгехонько оставался горячим.
Чашки звонкие.
Варенье малиновое, сладкое. Меду…
— Не побрезгуй, гость дорогой, угощением…
— Прекрати, — сквозь стиснутые зубы произнес Арей.
Сушки.
И пряники, Хозяином принесенные, жалел он меня, страсть, вот и баловал. А я ему отдаривалась, когда рубашечкою, из лоскута скроенною, когда сапожками вязаными. Домовые, они что дети малые, всякое обновке рады, лишь бы с душою была. Мой-то некогда объяснял, что оттого и не важен им ни фасон, ни размера, что не самую вещь они примеряют, но намерение, с которым ее делали.
— Возьми. — Я самолично наполнила чашку духмяным травяным отваром. — И скажи мне, Арей, чем обидела я тебя.
— Ничем, Зослава.
— Тогда отчего ты думаешь обо мне так… дурно?
Он вздохнул.
— Ты не понимаешь…
— Не понимаю, — охотно согласилась я. — Объясни мне, дурище, отчего это все вдруг разом переменилось?
Чашку он принял. Аккуратно на ладонь поставил, а я приметила, что крепко Арей переживал, вон кулаки стиснул так, что и ныне на ладони отметины от когтей осталися.
— Зослава, если ты хочешь стать боярыней, тебе надо вести себя, как подобает боярыне. И значит, не якшаться со всякими… неподходящими личностями.
— С тобой, значит.
— Со мной.
— А если не хочу?
— Что? — Этакая мысль в Арееву светлую голову, видать, не заглядывала.
— А если, — говорю, в глаза его глядючи, — не хочу я становиться боярыней?
— Но…
Нахмурился.
