— Да!
Гром шагов. Ближе, ближе…
— Да!
Дверь распахнулась от могучего удара изнутри — и повисла на одной петле. Вторая, вырванная с мясом петля отлетела вспугнутым рябчиком и ухнула в дымящийся провал. Качаясь, дверь скрипела, сетовала на несправедливость: я-то здесь при чем? В темном проеме воздвигся мастер Кытай: фартук на голое тело, кожаные штаны до колен, все в пропалинах. В правой руке кузнец держал клещи хищного вида. Пальцы скрючила судорога — поди отбери! Седые волосы хозяина Кузни стояли дыбом, вились на ветру пушистым облаком. Он часто-часто моргал, будто спросонья, а на губах блуждала ошалелая улыбка безумца.
— Да!!! — выдохнул кузнец.
Он дрожал, боясь спугнуть удачу-вертихвостку.
— Тыщу раз да! Привезли! Наконец-то!
С изумлением, словно не понимая, что это за штука, мастер Кытай уставился на клещи, отшвырнул их прочь — и опрометью рванул к Нюргуну. Белый Владыка! Он несся, пыхтя и фыркая, как жеребец-трехлетка!
— Мастер Кытай!
Кузнец оглох. Кузнец ослеп. Кузнец стонал от восторга. Кроме моего брата, для него сейчас не существовало никого и ничего. Уот хрюкнул, веселясь, бросил постромки и с наслаждением потянулся. Раздался громкий хруст — так матерый лось ломится сквозь сухой валежник.
— Нюргун!
Мастер Кытай метался вокруг саней:
— Да что же это? Да как же?
Спешил оглядеть добычу, обнюхать, потрогать, облизать:
— Встать не можешь? Сиди, сам вижу…
Встать Нюргун и не пытался. Он едва успевал вертеть головой, отслеживая суету кузнеца. А тот всё бегал, ворчал, бормотал:
— Ножки… Ноженьки… Беда-то какая!
— Беда, — согласился я.
— Перекуем! В лучшем виде! В самом лучшем!
— Самый лучший! — Уот расхохотался. — Самый-рассамый, кэр-буу!
— А ты помалкивай! Понял? Будет как новенький..
— Новенький! Безноженький! Ой-боой!
— Лучше новенького!
И кузнец завизжал на зависть дяде Сарыну:
— В Кузню его! Живо!
— Куда?! — ударил по ушам ответный визг. — Я первый!
В наш тесный круг ворвался вихрь — мальчишка лет десяти. Взопрев от чадной жары, мальчишка разделся до пояса. Рукава рубахи он завязал на животе кривым, похожим на дурную опухоль узлом. Концы висели засаленными хвостами, пряча от досужих взглядов причинное место. Если Уот приоделся, собираясь в Кузню, то парень был просто вызывающим оборвышем. Штаны прелые, в пятнах липкой мохнатой плесени. Сапоги драные, стоптанные. И сам красавец — кожа да кости, ребра наружу, мослы торчат.
Мальчишка скалил зубы, зыркал исподлобья.
— Эсех Харбыр! — гордо возвестил Уот. — Мой младший брат!
«Брат? Этот доходяга?!»
Я вовремя прикусил язык. У Эсеха всё было как у людей: две руки, две ноги. Два глаза на чумазом скуластом лице. И не скажешь, что адьярай. А если скажешь, что адьярай, так не нижний, а верхний, с Первых небес. Давно не мытые волосы падали Эсеху на глаза, парень всё время щурился. Прищур коверкал его лицо, превращал в лисью морду.
— Я первый приехал! Пусть ждет, калека!
Мастер Кытай открыл рот. Закрыл. Снова открыл:
— Ты бы уступил ему, а?
— Дудки! Пусть ждет!
— Ему надо. Очень надо. И мне надо!
