— Да, но только в присутствии всех, дабы все могли свидетельствовать, сколь верны мы нашему слову и милостивы!
С этими словами он велел стоявшему рядом оруженосцу привести Данусю, а сам подошел к де Лёве, Ротгеру и Готфриду, которые окружили его и торопливо и взволнованно стали что-то ему говорить.
— Я не стану противиться, — говорил старый Зигфрид, — но ведь у тебя были совсем другие намерения.
А вспыльчивый, прославившийся своей храбростью и жестокостью Ротгер воскликнул:
— Как, ты не только хочешь девку выпустить, но и этого дьявола, этого пса, чтобы он опять стал кусаться?
— Он теперь ещё не так будет кусаться! — поддержал его Готфрид.
— Ба!.. Зато выкуп заплатит, — небрежно возразил Данфельд.
— Да если он все свои богатства отдаст, так за год с нас вдвое слупит!
— Что до девки, так я не стану противиться, — повторил Зигфрид. — Но из-за этого волка мы, овечки, ещё наплачемся.
— А наше слово? — с улыбкой спросил Данфельд.
— Мы слыхали от тебя другие речи…
Данфельд пожал плечами.
— Мало вам было потехи? — спросил он. — Хотите ещё?
Юранда снова окружила толпа; все считали, что великодушный поступок Данфельда покрыл орден славой, и бахвалились перед старым рыцарем.
— Что, сокрушитель, — говорил капитан замковых лучников, — небось твои язычники не обошлись бы так с нашим христианским рыцарем?
— Кровь нашу лил?
— А мы тебе хлеб за камень…
Но Юранд не обращал уже внимания на их слова, полные гордости и пренебрежения, сердце его смягчилось, и глаза увлажнились слезами. Он думал о том, что через минуту увидит Данусю, и увидит её только по милости победителей.
— Правда, правда, — говорил он, сокрушенно глядя на крестоносцев, — я чинил вам обиды, но… я отроду не был предателем.
Неожиданно в другом конце зала чей-то голос крикнул: «Девку ведут!» — и в зале внезапно воцарилась тишина. Солдаты расступились; никто из них не видал ещё дочери Юранда, а большая часть не знала даже о том, что она находится в замке, так как Данфельд все свои действия окружал тайной. Однако те, кто дознался об этом, уже успели шепнуть другим, как чудно она хороша. Все глаза с необычайным любопытством устремились на дверь, в которой она должна была появиться.
Сперва в дверях показался оруженосец, за ним та самая, уже всем известная послушница, которая ездила в лесной дом, а уж за нею в зал вошла девушка в белом, с распущенными волосами, повязанными на лбу лентой.
И вдруг в зале раздался громовый взрыв смеха. Юранд, который в первую минуту бросился было к дочери, попятился вдруг и, побледнев как полотно, воззрился в изумлении на длинную голову, синие губы и бессмысленные глаза юродивой, которую пытались выдать ему за Данусю.
— Это не моя дочь! — проговорил он с тревогой в голосе.
— Не твоя дочь? — воскликнул Данфельд. — Клянусь святым Либерием из Падерборна [83], либо мы не твою дочь отбили у разбойников, либо её колдун обернул, ибо другой у нас в Щитно нет.
Старый Зигфрид, Ротгер и Готфрид в восторге от хитрости Данфельда обменялись быстрыми взглядами; но ни один из них не успел слова вымолвить, как Юранд крикнул страшным голосом:
— Здесь она! Здесь, в Щитно! Я слышал, как она пела, я слышал голос моего дитяти!
Данфельд обернулся к собравшимся и сказал спокойно и раздельно:
— Я беру в свидетели всех присутствующих, особенно тебя, Зигфрид из Янсборка, и вас, благочестивые братья Ротгер и Готфрид, что, выполняя данное мною слово и данный мною обет, я отдаю Юранду из Спыхова эту девку, о которой разбойники, разбитые нами, говорили, будто она его дочь. Если же это не она, то не наша в том вина, но воля господа Бога нашего, который пожелал предать так Юранда в наши руки.
Зигфрид и оба младших брата склонили головы в знак того, что слышат его и в случае надобности будут перед всеми свидетельствовать. Затем они снова обменялись быстрыми взглядами, ибо это превзошло все их ожидания: схватить Юранда, не отдать ему дочери, а с виду как будто сдержать обещание — кто ещё мог бы измыслить такое?
Но Юранд бросился на колени и стал заклинать Данфельда всеми святынями Мальборка и прахом его отцов отдать ему дочь, не поступать так, как поступают лжецы и предатели, нарушающие клятвы и обеты. В голосе его звучало такое неподдельное
