не бывало. Люди трудились в поте лица своего, отбывали барщину и почтительно кланялись каждому, кто был из замка или из панской канцелярии. А теперь! Конечно, в барщине мало приятного… Но судиться со своим господином, жаловаться в Вену самому императору — это уж слишком!
— Человек из Кута еще в канцелярии?
— Еще там, ваша милость. Но коня ему уже оседлали. Сию минуту поедет.
— А с чем он приехал?
— Так, мелочи все, да только очень уж много этих мелочей. Что там могло быть? Неповиновение, как и здесь, у нас. Если постршековские не вышли загонять зверя, а ходовские отказались дать подводы…
— Это все мы знаем! —прервала Мария словоохотливого камердинера.—А что нового привез посланный из Кута?
— В точности я не знаю. Подробно он рассказал, вероятно, только их милости. Известно только, что эти упрямцы ходы, да хранит нас бог, творят там в Поциновице и Льготе такие же дела, как в Страже и Тлумачеве.
— В Страже и Тлумачеве? —удивленно воскликнула баронесса.—А что там было?
— Ваша милость не изволите знать? Там, говорят, крестьяне охотятся в лесах, как в своих собственных, стреляют, ставят тенета…
— А что же лесничие?
— То-то и есть, ваша милость… В Тлумачеве избили лесничего, когда он убил чью-то собаку.
— А в Поциновице?
— Оттуда посланный привез такие же известия, только там было как будто еще хуже. Самого старосты, старого Шер- ловского сынок…
Камердинер вдруг умолк, точно прикусил язык, и бросил испуганный взпыд на боковую дверь, где стоял на пороге его господин и повелитель, барон фон Альбенрейт.
— Опять ты, старый болтун, мелешь вздор? —строго прикрикнул он на старика.— Сам трус, баба, да еще и других пугаешь. Зачем без конца трезвонить? А вы напрасно его слушаете!—добавил он более сдержанным, но не менее строгим тоном, обращаясь к жене.
Марии было жаль старого слугу, которого так отчитали за его услужливость, но она не могла удержаться от улыбки при виде того, как старик вздрогнул, втянул голову в плечи и, кланяясь, поспешил выйти за дверь.
В коридоре Петр собрался с духом, остановился и пробормотал:
— Это со мной, как с мужиком каким-нибудь!.. —И уже мысленно продолжал: «Нет, его милость, покойный барин был не такой. Я трус? Я баба? Тридцать лет прослужил я их милости, старому князю, тридцать лет и никогда, ни единого раза не слыхал такого! Бедная пани! Теперь и ей достанется за то, что слушала меня. А сколько разговаривал со мной его милость, покойный князь, а он был не чета этому…»
— Что вам тут наплел этот трусливый заяц? —спросил барон, когда Петр вышел.
— Думаю, что он говорил только правду,—тихо ответила баронесса.—О беспорядках в Страже и Тлумачеве… Этот посланец из Куга тоже, вероятно, ничего веселого не принес?—осторожно ответила она вопросом на вопрос.
— Но и ничего грустного. Драки с лесничими, браконьерство. Это теперь обычные явления. Но этого для меня мало.
Странная усмешка искривила губы барона.
— Мало? —удивились одновременно и мать и дочь.
— Достаточно, чтобы меня разозлить, но мало, чтобы вызвать солдат.
— Солдат! Ради бога! Неужели вы хотите, чтобы лилась кровь? —воскликнула в испуге баронесса.—В Уезде ведь были солдаты, а какой толк?
— Гм… Там еще было тихо, не было бунта. А мне бы нужен был…
— Вы хотите бунта?
— Это было бы лучшим доказательством и предлогом… Но пусть это вас не заботит. Предоставьте это мне.
— Но ведь мы здесь! —воспользовалась удобным случаем Мария.
— Ай, Мария, можно подумать, что ты родная дочь Петра! Такая же героиня.
— Я не боюсь, но тут так тоскливо,—поспешно ответила девушка.
— И небезопасно,—поддержала ее баронесса.
— У страха глаза велики,—сказал барон.—Мужицкая дерзость—вот все, на что они способны. Дурачье! Нашли себе в Вене адвоката и думают, что уже выиграли процесс.
