вернулась из Вены вскоре после того злосчастного дня, когда гетман прочитал во дворе Тргановского замка то роковое постановление) и двое других. Пайдар и его спутники рассказали, как добились пересмотра дела, и похвастались, что нашли нового, превосходного адвоката, родовитого человека, пана Тункеля из Брничка, который всей душой сочувствует ходам. Его род пострадал во время Тридцатилетней войны, когда правительство отобрало у них все поместья, так что ему ничего, кроме дворянского герба, не досталось. Оказалось, что он прекрасно знает, кто такие ходы и чем они были в прошлом; у него есть даже латинская книжка, в которой написано, как они ходили и охраняли границу и какие им были предоставлены права. А когда ходоки рассказали ему о двух спасенных грамотах и спросили,, не утрачены ли ходские права за давностью, пан Тункель рассмеялся и объяснил, что на такие права никакая давность повлиять не может.
— Лишь бы он не оказался таким же, как Штраус в Вене,—заметил Грубый.
— Ну, теперь совсем другое дело,—сказал Козина.—Мы одной ногой стоим уже перед судом и сами сможем себя отстаивать. Наше дело правое,—добавил он с непоколебимой верой.
Ходы с нетерпением ожидали пана Тункеля, старого дворянского адвоката, который должен был, согласно уговору, приехать в Прагу с часу на час. Надо было посоветоваться с ним, что делать и как говорить на суде. Но наступил день суда, а пан Тункель не приехал.
С раннего утра пришли ходы в Градчаны. Проходя по внутренним дворам древнего королевского замка, они в изумлении раскрывали глаза при виде величественных памятников старины. Седовласый Криштоф Грубый из Драженова остановился и, показывая чеканом вокруг, сказал:
— Тут жили повелители наши короли, и, кроме них, никто другой нами не распоряжался. Король был нашим единственным властелином!
— И не таким, как этот тргановский живодер,—вставил Брыхта.
Они вошли в собор святого Витта и прослушали обедню, а потом направились к зданию напротив, в котором происходили заседания апелляционного суда, и там стали ждать. Мра-ковский Немец и ходовский Печ молчали, подавленные впечатлениями от Праги, от Градчан, от всего, что они видели. Козина был возбужден в ожидании суда, он изредка ронял два-три слова и все время нетерпеливо озирался вокруг —не идут ли судьи. Постршековский Брыхта ковырял мостовую острием чекана. Эцл вполголоса рассказывал что-то веселое, но никто не смеялся, и он умолк. Да ему и самому было сейчас не до шуток. Спокойнее других были старик Грубый и лохматый «прокуратор» Сыка, сдержанно разговаривавшие между собой.
Медленно тянулось время. Всякие люди, солдаты, слуги, лакеи в расшитых галунами ливреях проходили мимо или выходили из одних дверей и мгновенно исчезали в других. Наконец, прошли несколько важных господ в черных кафтанаЩ черных чулках и башмаках с большими пряжками.
— Они! —шепотом пронеслось среди ходов. Ходы вглядывались в строгие лица господ, которых они принимали за заседателей апелляционного суда.
Потом с грохотом подкатило несколько карет с лакеями на козлах и на запятках. Все кругом низко склонялись перед выходившими из карет господами, особенно перед одним из них, о котором «прокуратор» Сыка сказал, что это председатель апелляционного суда, граф фон Штернберг.
Однако прошло еще много времени, пока за ходами явился судейский служитель. Он провел их по широкой лестнице в зал, большой и светлый, но очень простой и скудно обставленный.
Здесь они долго ждали, сидя на деревянных стульях. Наконец, открылись двери из соседнего покоя, и на пороге появился высокий худой человек в черном кафтане, который громко и отчетливо произнес:
— Пусть войдет староста Иржи Печ из Ходова!
Ходы были ошеломлены. Они были убеждены, что их позовут всех разом.
— Ну и ну! —вполголоса обратился Сыка к Козине.—Что-то будет?..
Сыка оглянулся и вдруг заметил какого-то судейского, который тихонько вошел в зал и теперь молча, с угрюмым видом, стоял среди них. Наверняка пришел, чтобы подслушивать и следить за ними!
Печ скоро вернулся. Следующим вызвали Немца из Мра-кова.
— Чего они от тебя хотели? —спросил Брыхта ходовского старосту.
— Спрашивали о драках и о проводах масленицы.
— Не разговаривать! —послышался низкий глухой голос. Все оглянулись. Голос принадлежал человеку в красном,
который, предостерегающе подняв палец, строго смотрел на ходов.
После Немца наступила очередь Брыхты, за Брыхтой пошел Эцл-Весельчак, затем старик Криштоф Грубый, а после него
