смеялись, высчитывая, сколько пройдет времени, пока они съедят весь укрытый в лесу скот.
Матей Пршибек не переставал призывать к осторожности. Он говорил, что войска могут напасть совершенно неожиданно и надо с удвоенной бдительностью следить за врагом. Лицо его вновь стало хмурым. Он понимал, что не все тут долго выдержат. Многие, особенно из дальних, скоро начнут подумывать о доме.
Впрочем, к вечеру он опять немного повеселел. К ходам вторично явился офицер с предложением сдаться. Предложение было опять единодушно отвергнуто.
Прошла вторая ночь, наступил третий день жизни в лесу с оружием в руках, лицом к лицу с неприятелем. В Гамрах, во дворе около знамени, воткнутого в землю под старой грушей, собрались старосты и наиболее уважаемые люди ходских деревень. Не было только тех, которые задержались в Праге в апелляционном суде, как думали ходы, не подозревавшие, куда попали их выборные. В селе было оживленно, всюду вооруженные ходы. Над лесом собиралась гроза, черные тучи постепенно заволакивали все небо. Но собравшиеся не замечали, как шумит ветер в ветвях старой груши, как полощется их белое знамя. Они рассуждали о том, что же будут делать войска.
Матей Пршибек стоял, прислонившись к дереву. Он был погружен в свои мысли, но сразу очнулся и вздрогнул, когда стражскии Конопик сказал, что те там — он указал в сторону Уезда — не двигаются потому, что ждут подкрепления. Таково было мнение и самого Пршибека.
— И ты боишься этого? — резко спросил он Конопика.
— Бояться не боюсь, но если их будет что саранчи…
— Тогда у тебя зачешутся пятки?..—И Пршибек презрительно засмеялся.
Конопик покраснел и хотел что-то ответить, но в это время невдалеке послышались крики. Все пришло в движение. Лежавшие на траве ходы вскакивали, находившиеся в помещениях выбегали во двор. Все толпились вокруг какого-то человека. Это не был чужой: на нем был белый ходский жупан.
Старики, совещавшиеся у колодца, повернули головы к калитке. Некоторые направились к забору поглядеть. И вдруг все разом закричали:
— Брыхта! Постршековский Брыхта!
Следом за Брыхтой во двор вбежала толпа его земляков.
— Так вы воевать решили? —кричал Брыхта, размахивая чеканом.—Ну, будем драться,—и он стал здороваться.
— Где остальные? —кричали ему со всех сторон.
— Идут.
— Вот они! Пайдар! И Сыка!
— Прокуратор!
— Из Праги?
Прошло несколько времени, пока волнение улеглось. Кто бы мог их ожидать? Все думали, что они в Праге, а они вдруг словно из-под земли выросли.
Вопросы сыпались, как из рога изобилия.
— Как вы добрались сюда? Вы знали, что у нас делается?
Выборные, собственно Сыка, рассказали, что они пробирались окольными путями, лесами и что о восстании они услышали еще в Праге.
— А где кутский бургграф? —спросил Сыка.
Вокруг засмеялись и рассказали, что бургграф тут недалеко, за «огнищем», привязан к дереву, жив и здоров, только дрожит от страха.
— Значит, его не убили? —удивился Сыка.
— И никого не убивали? — спросил Пайдар.
Очередь удивляться была теперь за остальными. Ну и слухи распустили о них!
Сыка облегченно вздохнул, когда оказалось, что все это выдумки.
— А где же остальные? Грубый? Козина? — продолжались расспросы.
Издали донеслись глухие раскаты грома. Но если бы гром ударил вдруг среди ясного неба, ходы не были бы так поражены, как сейчас, когда Сыка коротко рассказал что произошло с ними в Праге на суде. Одни точно окаменели, не в силах произнести ни слова; они чувствовали, что последняя надежда исчезла. Другие кричали, потрясенные и возмущенные беззаконием, творимым над ними и их выборными. Многие предлагали не ждать, а двинуться против панов и отомстить за новое насилие. Матей Пршибек мрачно
