— Ну, а мы, как увидели такое дело, решили дать тягу,—продолжал рассказывать другой.—Лучше пулю в грудь получить, чем сидеть в тюрьме. Чтоб меня там пытали, а потом вздернули на виселице? Хороша милость! Это за то, что мы так сразу покорились…
— Теперь небось с радостью оказались бы тут! —воскликнул кто-то.
— Да, тогда нас было бы сотни четыре,—заметил Пршибек.—А где теперь войска?
— Во всех деревнях понемногу, а Уезд облепили, как мухи. И, должно быть, останутся, чтобы держать народ в страхе.
— А что наши в лесу?
— Женщины плачут. Как тут не плакать! Мужей увечи, по усадьбам стоят солдаты. Многие мужчины еще в лесу. Убегают— возможно, в Баварию.
— Так неужели мы должны остаться и покориться? —воскликнул Пршибек.
Беседа продолжалась в доме старосты. Когда Пршибек и за ним остальные встали, собираясь уходить, в горницу вбежал один из поциновицких караульных и сообщил, что он заметил со стороны Лучина приближающиеся войска. Все ждали этого, все знали, что этого не миновать, и все же многих весть поразила.
— С нами бог! —воскликнул старый Шерловский.
— За мной! Скорей! —крикнул Пршибек и выбежал из горницы. Все бросились за ним.
Несмотря на ранний час, вся деревня была уже на ногах. Весть о приближении войск проникла во все уголки. Из домов выбегали мужчины и женщины, старики и подростки. Деревенская площадь была полна. Из дома старосты вышли мужчины, вооруженные чеканами и ружьями, и построились. Впереди всех стоял Пршибек со знаменем в руках. За ночь небо расчистилось, день обещал быть ясным и теплым. Знамя снова весело развевалось на ветру.
— Идут войска! —раздался громовой голос Пршибе-ка.—Уже идут хватать мужчин и насиловать женщин. Пусть, кто хочет, сдается. Но мы, уездские и драженовские, мы не сдадимся!
— Мы тоже! Мы тоже! —закричали ему в ответ, и в этом хоре звенело немало женских голосов.
— Итак, с божьей помощью, все по местам! —скомандовал Пршибек.
— Женщины и дети, по домам! —воскликнул старый Шерловский.—И приготовьте все в дорогу! Если будет плохо —задами в лес!
В этот миг крики на площади вдруг стихли и все точно окаменели. Донесся барабанный бой и резкий звук полевой трубы. Первым опомнился Пршибек. Он крикнул, чтобы его подождали, и кинулся к заваленному бревнами въезду в деревню. Оба Шерловских и многие из поциновицких поспешили за ним. Они увидели между деревьями сверкавшее на солнце оружие приближавшихся солдат. Ходам сразу же стало ясно, что против них двинули немалые силы. Войска оцепляли деревню с восточной стороны и уже заняли дорогу. По всем направлениям двигались кавалеристы. Громкие приказания л тели от взвода к взводу и доносились до самой деревни.
К цепи войск прибавлялись все новые звенья, кольцо все туже стягивалось вокруг лежащего в долине Поциновице.
Пршибек вздрогнул. Несколько всадников мчалось прямо к ним.
Всадники остановились перед завалом, и один из них обратился с речью к стоящим здесь ходам. Шерловский и Пршибек передали ожидавшей на площади толпе все, что он сказал, умолчав лишь об одном,— о том, что льготские крестьяне уже сдались на милость начальства.
Вот чего требовали от ходов: деревня должна немедленно покориться и убрать все заграждения; мужчины должны сдать оружие; все ходы, не принадлежащие к числу местных жителей, и прежде всего Матей Пршибек из Уезда, должны быть выданы военным властям; в качестве заложников к военным властям должны тотчас же явиться староста с двадцатью другими крестьянами и принести повинную.
— Чтобы нас посадили в тюрьму! —крикнул один из поци-новицких.
— И повесили как бунтовщиков! —добавил другой.
— Я не пойду! —громко объявил староста Шерловский.
— И я не пойду! И я! —наперебой кричали поциновицкие. К гулу мужских голосов примешались пронзительные голоса женщин, призывавших своих мужей не идти и не сдаваться!
— А ведь нас окружили! Мы в мешке!
— Пробьемся!
— За мной! —скомандовал Пршибек.
Вся площадь огласилась грозными криками и пришла в движение. Женщины то горестно причитали, то страстно убеждали
