— Не сейчас, когда из фотографии можно сделать что угодно, — заметила Джена. — Измени реальность, щёлкнув мышкой. Очень похоже на магию.
— Нет, — возразила я. — Магия — это зло.
Воспоминание о стычке с ведьмой захлестнуло меня яростью.
— И Сармин по-прежнему хочет, чтобы я, как она, накладывала злые чары. Это вдвойне глупо, потому что она прекрасно знает, что во мне нет ни капли ведьмовской крови.
Джена обхватила руками свои покрытые сетками коленки.
— А ты когда-нибудь пробовала колдовать?
— Нет. — Я посмотрела на подругу. — И не начинай этот бред, что возможно-мы-с-ведьмой-действительно-родные. Я уже сказала тебе, что между нами нет никакой родственной связи. Ты даже не представляешь себе, что я увидела, когда мне было пять лет.
— Ты узнала, что тебя украли? — предположила Джена.
— Давай остановимся на том, что мы со Спаркл видели, как ведьма накладывала одно из своих отвратительных заклинаний, — ответила я. — Вот тогда-то я и поняла, что мы разные. Абсолютно разные.
Джена задумалась.
— Ладно, — согласилась она. — Но я собиралась сказать кое-что другое. Ты несколько раз повторила, что ведьмы — ужасные параноики, и они постоянно прячут что-то друг от друга, от всего мира и, наверное, от самих себя тоже. Правильно?
— Ну?
— Тогда, может быть, предположение, что в тебе обязательно должна течь кровь ведьмы, не такое уж и верное, — сказала Джена. Мунфайер выгнула шею, и Джена продолжила почёсывать драконью чешую. — Возможно, это один из тех параноидальных обманов, которые распространяют ведьмы, чтобы сохранить свои секреты.
— Не уверена, — ответила я. Хотя в этом есть какой-то смысл.
Я взяла жёсткую щётку и начала отдирать кусочки овец со стены гаража. (Попробуйте-ка разорвать целую овцу челюстями, как у дракона).
— Ты удивилась, что я смогла увидеть Мунфайер, — заметила Джена. Вдруг она выпрямилась. — Чёрт возьми! Дракон со мной разговаривает?
— Ты что-то видела?
— Дракона, пролетающего над горными вершинами. Приземляющегося на высокой скале. Глядящего на море. Это она?
Я положила щётку и посмотрела на Джену с новой порцией восхищения.
— Не думала, что другие смогут её понять, — сказала я. — То есть я её понимаю, но я-то с ней выросла.
— И я знаю, что во мне нет ни капельки ведьминской крови, — добавила Джена. — Но что-то подобное происходит, когда я чувствую ауры. Только в триллион раз яснее и очевиднее.
Она снова откинулась на дракона, закрыв глаза.
— Думаю, она рада нашей встрече. Я чувствую… одиночество?
К этому моменту вы, наверное, уже поняли, что я не совершенна. (И я знаю об этом, ясно?) Одно из качеств, которое я ненавижу в себе больше всего — это ревность. Но она постоянно пытается проникнуть в моё сердце. Я постаралась задавить в себе острый приступ ревности, который защекотал мой живот, очень сильно защекотал.
Я рада, что Джена может общаться с Мунфайер. Рада, что она получила эту способность естественным образом, и, видимо, видит она яснее и лучше, чем я. По крайней мере, я была полна решимости порадоваться за неё. Поэтому с удвоенным напором атаковала пятна на стенах.
— Она одинока, — сказала я. — Она скучает по своим сородичам. Последним нескольким драконам женского пола.
— Наверное, нелегко сидеть здесь, как в тюрьме, — сказала Джена безо всякой цели.
— Она не…
Но затем я остановилась. То есть я всегда считала её чем-то вроде домашнего животного. Но она никак не может им быть. Элементали обладают человеческим интеллектом, а люди не могут быть домашними животными.
Вулфи был брошенным щенком, которого приютила ведьма. Один из немногих её добрых поступков, хоть мы и потратили чертовски много времени на размышления о том, как же отправить Вулфи в детский сад, если он бывает человеком только раз в месяц. А меня несправедливо и злонамеренно подменили. Мне и Вулфи придётся нелегко, пока нам обоим не исполнится по восемнадцать лет, и по законам человеческой системы мы станем совершеннолетними. Но что самое главное — мы не рабы и не домашние животные.
Но что насчёт дракона? Можно ли сказать, что Мунфайер достаточно свободна, чтобы уйти?
Я прислонилась к стене, перекидывая щётку из одной руки в другую. Стена холодила мне спину, но тепло дракона согревало меня спереди. Как костёр.
— Спроси её… — медленно начала я. — Спроси её, нравится ли ей здесь.
Джена сидела молча, прислушиваясь.
— Она говорит, что в этом гараже так же хорошо, как и в пещере, — наконец ответила она. — К тому же, у неё здесь есть друг. Это ты.
Тепло окутало меня.
— Скажи ей, что я тоже её люблю.
— Она любит быть с тобой, особенно, когда ты понимаешь её картинки. Но…
— Что?
— Она скучает по своим друзьям. Грустит, потому что не знает, живы ли они. И думает о них каждый день. — Джена помолчала. — Каждый раз, когда она показывает «их», кажется, она показывает только драконов-женщин.
— Очевидно, драконы мужского пола были просто отвратительны, — предположила я. — И более заметны. Мы уверены, что они все мертвы. Элементали не умирают от старости, но на них можно начать охоту и убить.
— Она не знает, как позвать их. Её… что-то вроде радара… работает только на маленьком расстоянии. Далеко отсюда могут жить её сёстры-драконы, а она даже не знает об этом. Она не может… усилить свой сигнал и отправить зов ещё дальше.
— Дай мне послушать, — попросила я и села рядом с Дженой. Я увидела картинки, которые были мне знакомы. Виды окрестностей глазами дракона, летящего высоко в небе — парящая Мунфайер ищет кого-то, похожего на неё. Но, как обычно, картинки теряли яркость и мерцали для меня, в то время как Джена, казалось, чувствовала себя как рыба в воде.
— Раз за разом, она теряла связь со своими подругами, — рассказывала Джена. Теперь она говорила всё более длинными предложениями, по мере того, как привыкала к манере общения дракона. — Всё больше людей селились здесь. Большинство из них не могли её видеть, но у некоторых людей получалось. Конечно же, у ведьм. А ещё у других людей. Они охотились на неё. Это продолжалось в течение долгого времени. Однажды ночью, истощённая долгим преследованием, она попала прямо в шторм. Её крыло запуталось в линии электропередач и сломалось. Она послала сигнал бедствия, и именно тогда ей повстречалась Сармин. Ведьма предложила ей безопасное место для проживания в обмен на её молоко и сброшенную чешую.
Я видела эту картинку кристально ясно: молодая Сармин, почти такого же возраста, как и я, в футболке и с хвостиком на голове. Ещё один дом, который был мне незнаком. Мужчина сгребает листья во дворе, пока улыбающаяся Сармин красит другой гараж в знакомые оттенки небесно-голубого.
— Иногда ей хочется уйти, но она переживает, что её опять начнут преследовать мужчины с оружием. Поэтому она остаётся. Потому что, в любом случае, что ей искать снаружи?
— Бедная Мунфайер, — проговорила я, перебирая волоски на щётке, — застряла здесь, в гараже. Впереди её ничего не ждёт, только ещё два века поставлять своё молоко ведьме, пока та не сыграет в ящик. У меня даже не получилось привести демона, чтобы он осмотрел её лёгкие.
— Неизвестность — вот что хуже всего, — пробормотала Джена.
Слёзы брызнули в стеклянные банки, развешанные возле морды дракона.
— Слушай, вот было бы здорово, если бы я была ведьмой, — неожиданно для себя сказала я. — Тогда я могла бы применять удивительные заклинания, например, помочь дракону найти своих подруг. Помогать творить добро в этом мире. Как Альфонсо, но без взлома и проникновения. Вот что я бы хотела сделать.
— Я не понимаю, что тебе мешает? — спросила Джена. — Конечно, если бы ты была ведьмой. Или если бы заклинания мог накладывать любой. Тогда бы ты тоже могла колдовать.
Если бы я могла колдовать. Эта мысль пронеслась странной дрожью по моей спине, и впервые с тех пор, как мне было пять, это была не дрожь ужаса. Что если я смогу совершать добрые дела при помощи колдовства? Колдовать, чтобы помогать людям, помогать животным? Что если я смогу творить вещи, абсолютно противоположные тем, что творит Сармин?
