На центральной башне главного храма белела огромная шапка снега. Она и привлекла наше внимание: кто-то из ласхов почтил присутствием святое место. А на шпиле, увенчанном священным символом, мелькала какая-то крохотная искорка, но очень яркая. Трудно не заметить во тьме.
Эльдер спустился ниже и едва не грохнулся, забыв шевелить крыльями от изумления: какой-то идиот кощунственно залез на шпиль, обнял одной рукой перекладину священного знака и, размахивая той самой искоркой во второй руке, изображал из себя маяк и очень громко, нараспев, как пустынный шаман, декламировал… любовные гимны древних айров.
А это та еще поэзия. Весьма двусмысленная. Ведь айры не различали полов, являясь презренными гермафродитами, обретавшими мужскую или женскую суть исключительно по своей воле и желанию возлюбленных. Они ненавидели в чем-то себя ограничивать, тем более в любви.
За что и поплатились в конце концов.
Смысл декламации импровизированного «маяка» сводился к подробному описанию страданий от неразделенной любви дерзнувшего влюбиться в недосягаемое и равнодушное божество запретной любовью. Последний эпитет являлся позднейшей вставкой моралиста, ибо запретной любви у айров не бывало, это все равно что запретить солнцу светить, а зеркалу отражать. А вот неразделенная случалась, но и здесь существа, способные становиться чем угодно, находили способы взаимности.
Они умели дарить себя друг другу.
«Если ты хочешь быть цветком, я стану росой на твоих лепестках, чтобы твоя красота блистала еще ярче. Если ты хочешь быть пчелой, я стану розой, чтобы дать тебе отдохновение и сладость нектара. Если ты хочешь лететь, я стану небом для твоих крыльев. Лети, мое чудо, мне больше ничего не нужно. Если ты станешь ночью, я обернусь звездами, чтобы твои глаза блистали еще волшебней…»
И так далее. Волшебный свиток только с одним гимном, исписанный убористым почерком, разворачивался на версту.
Уж не Рамасха ли развлекается? — заподозрила я.
Но охрипший голос декламатора, искаженный неумело воспроизводимыми дифтонгами древней речи, явно не принадлежал принцу, виртуозно владевшему языком айров.
Эльдер завис совсем близко, но со спины. Обвивший крышу ласх из свиты принца приоткрыл на нас глаз, зевнул и пожаловался на языке северян:
— Достал он меня. Веришь, Эльдер? Уже три часа гимны поет, да еще с таким отвратительным акцентом. А я тут карауль его, чтоб не свалился.
— Верю. Сколько «корня солнца» он уже принял?
— Третий пошел. От первого, веришь, ни в одном глазу. Со второго — сюда полез. С божеством говорить.
— Боже, я омерзителен сам себе! — шмыгнул носом «маяк» и повернулся к нам в профиль, поднося ко рту светившуюся искорку — бутылочку с «корнем солнца».
Тут я узнала его и едва не свалилась: младший лорд Дигеро фьерр Этьер собственной, ничего не соображающей, вдребезги пьяной персоной.
Мы еле его отцепили, погрузили на Эльдера, в полете я обхватила парня, чтобы не свалился, а Диго все бормотал с закрытыми глазами гимны недосягаемому божеству.
— Как ангел, сошедший на землю, не знающий страсти, идешь ты по сердцу… Лед крыльев твоих взрезает мне вены… наполняя печалью… простерта душа под твоими ногами замерзшей равниной…
Это что-то уже из поэзии ласхов. Чистейший бред. Самый коварный яд на свете — «корень солнца», разжигающий малейшую искру в сердце до вселенского пожара.
Возможно, этот кипящий солнцем в крови яд действовал и на расстоянии — от одного только взгляда на лихорадочные глаза отравленных, иначе я не понимаю охватившего меня безумия, последствия которого оказались так разрушительны для нас с тобой, Дигеро.
Эльдер, обозвав меня «удручающе безрассудным высочеством» и ворча что-то вроде «вот вернется Рагар, всем нам снимет головы за ненадобностью», помог занести бесчувственного младшего лорда в мою спальню и, пока я перетаскивала жаровни из купальни и расставляла поближе к ложу, сунул его под одеяла.
Охранявшие меня вейриэны ворвались на шум, но я на них впервые в жизни нарычала:
— Не сметь входить, пока не позову!
Мастер Морен окинул меня пронизывающим взглядом (у Рагара научился), пожал плечами и… остался в комнате.
— Вот одолеете меня в схватке, ученик Лэйрин, тогда и будете командовать учителями.
