Следом за ней – голубица. Ищет
пищу. Нет её. Невезенье.
Птица – как монашка, что рыщет
в поиске своего спасенья.
Нет его. Вместо – печёт ей спину
солнце, язычник неумолимый.
Кафка, всё, что вокруг и рядом,
послушай, не стоит пытливых взглядов
такого, как ты. Не стоит зрения
такого сквозного, что воображение
мешает, как крепким ногам – костыль.
Вместо – попробуем вместе – остынь
и рассмейся! Рассмейся горько,
как горек удел беременной тёлки.
Тебя не унять. Ты плетёшься дальше
мимо кофеен, – тусклой фальши
освещения в них, бесед
кратких ли, длящихся много лет,
утончённых ли, чаще нет,
без исключенья, однако, лишённых
состраданья, любви примет…
Слушаешь. Смотришь. Видишь на коже
даже царапинки у многоножек.
Всякую боль в нетвоей душе –
случилась она или нет уже –
кладёшь в твою. Кладёшь – тяжелеешь.
Всякую тварь, как себя, жалеешь:
в эту обращаешься, в ту.
Тошно в любой. Невмоготу
стало бродить. В неисходной муке
встал наконец и раскинул руки,
чтобы они, как бывает в сказке,
крыльями стали яркой окраски
и унесли далеко-далёко, –
где превратился бы клерк в пророка,
который не шепчет больше, не ропщет,
который всё громче стенает и громче
о порче вселенской
и прочей беде –
что алчность да кривда теперь везде;
стенает пророк, пока ему мочи
хватает, пока его дни и ночи
превращаются в очень синюю,
очень горизонтальную линию,
которая обретает цвет,
которого нет,
превращаясь в то,
что есть Одно Сплошное Ничто.
Пер. Нодар Джин
РЕКВИЕМ ПО НЕСБЫВШЕЙСЯ ЖИЗНИ
Вот ведьма, –
но в её плоти душа
красавицы теплилась Абишаг…
(Роберт Фрост)
Когда твой лоб, как шляпа фетровая,
готов сорваться и лететь по ветру,
утаивать устав твои запретные
мыслишки, – то забудь помимо прочего
того, кто виноват, что не помочь тебе.
И не горюй: печаль – из самых вещих,
не подлежащих увещанию вещей,
лежащих за чертой, в земле ничьей.
Когда знакомая земля среди ночей
и дней твоих мерилом постоянства
перестаёт служить тебе, пространством
становится пустым, в пределах коего
твоя судьба блуждает и не скована
твоей же волей,
и когда приходит ночь,
которая не в силах превозмочь
себя, – и в собственной же темени
ей не распутать мысли в темени
твоём, тебе осталось – вон и прочь!
Но прежде, чем бежать, окинь
себя прощальным взглядом. Сгинь
под ледяным – твоим же – взором.
Ты – туша тучная.
Некаркающий ворон,
что разленился и кричать, – к чему?!
Вокруг – пустырь, и никому
не слышно крика. Никого
ему не удивить. Его
удел – средь пустыря
валяться мёртвым камнем. Зря.
Земля лишилась контуров.
Пустынна.
Ни рубежей, ни горизонта.
Длинно
влачится как-то. За самой собой.
А ведьма, ты, – за нею вслед
бредёшь по ней
в бредовом сне.
И словно боров,
