Марфа напрягла плечи, опустила голову. Слова подруги действовали на нее завораживающе. Как будто бы она сказку страшную слушала, цепенея от близости чего-то такого, чего люди обычно сторонятся. И тело ее странно отзывалось на звуки этого глухого голоса. Тело как будто бы перестало Марфе подчиняться.
Она напружинила руки – это было приятно, как будто бы разминка после долгой неподвижности. Вдруг захотелось побежать вперед, по холодной мокрой траве, долго бежать, и чтобы Аксинья бежала рядом. Ловить взглядом серые тени, мелькающие между деревьев – а что если заяц? а что если олень? – нестись на дурманящий зов чужой крови. А потом – прыжок, всей мускулистой мощью молодого тела, передними лапами придавить жертву к земле, зубами сразу вырвать из ее горла кусок плоти, уткнуться мордой в пульсирующее и горячее, рвать плоть, постепенно насыщаясь, а потом снова бежать между деревьями, под луной.
И так свободно стало Марфе, так легко, что она вдруг подняла к небу вспотевшее лицо и завыла – сначала тоненько, будто бы пробуя собственный голос, как пробуют незнакомую еду, а потом все громче и громче. Это была песня, которую она дарила лесу, бледной еще ранней луне, подруге, которая стояла рядом, тоже обратив воющее лицо вверх.
Сколько времени она вот так провела – Марфа не знала. В те минуты человеческое время ничего для нее не значило. А когда пришла в себя, Аксинья над ней стояла и усмехалась, довольная.
– Говорила я тебе, Марфа, а ты слушать не хотела меня. И кто оказался прав?
– Что это было? – Марфа потерла лоб и поднялась с земли.
Чувствовала себя так, словно наливки крепкой выпила. Голова кружилась, а по телу слабость разлилась. Все платье – в грязи и травяном соке перепачкано, в деревню возвращаться стыдно.
– Это была она, – серьезно ответила Аксинья.
– Кто «она»?
– Сила.
Глава 4
Обжились, устроились. Лето выдалось жаркое. Яна целыми днями в гамаке валялась, что-то в дневник свой записывала. Мать ее только головой качала, на это глядючи. Она надеялась, что оставшись без Интернета, дочь начнет больше читать. Но нет – Яна вся была, как обычно, в своих странных мыслях.
Не понимала она собственную дочь, никогда не понимала. У Яны была своя жизнь.
Яна понимала, что мать расстраивается, видела – при всей внешней чёрствости, человеком она была чутким и чувствительным. Но разве такое матери расскажешь…
Жили-были Гензель и Грета, и Гензель был таким страшным, что Грета так и не смогла привыкнуть к этому. С детства она была мучима бессонницей. Иногда ей даже начинало казаться, что она – не девочка, а дельфин, и когда одно полушарие ее мозга спит, второе – находится на страже. Не следует уплывать к Морфею, если за стеной, в соседней комнате, такой страшный Гензель живет. Тому, кто на границе сна и бодрости живет, часто уготована иная, тонкая реальность. Человек такой может увидеть незримое.
Яне было одиннадцать лет, когда он появился впервые. Она его сразу Нечеловеком звать стала, а настоящего имени он за годы так и не открыл. И голоса его Яна никогда не слышала. Почему-то его появление не напугало даже в самый первый раз. Была зима, школьные каникулы, перламутровые ледяные разводы на окне, послевкусие праздника. Яна подолгу не ложилась – ей нравилось сидеть на подоконнике и смотреть на танцующие разноцветные огоньки – город еще был весь украшен новогодней иллюминацией.
Вдруг она спиной почувствовала – в комнате кто-то есть. Обернулась – на краешке ее кровати сидел незнакомый мужчина. Лет сорока пяти, старше ее родителей. Брюнет, холеные волосы с легкой проседью собраны в хвост, смуглое спокойное лицо. Яна не испугалась, хотя почему-то сразу, еще до того, как увидела его глаза, подумала – а ведь он какой-то неживой как будто. Но угрозы от него не чувствовалось. Яне была известна та особенная электрическая атмосфера, которая предвосхищает беду – когда беда, еще не случившаяся, уже в воздухе разлита, все пропитано ею. Но в тот момент в комнате был только покой.
– Привет, – на всякий случай сказала Яна.
Нечеловек не ответил ничего, зато поднял на нее глаза, беловато-серые, в зрачков-то у него и не было. Пустые белесые глазницы, но было ясно, что Нечеловек ее видит.
– Кто вы?
И снова молчание. Яна рассмотрела его внимательнее. Одет он был старомодно – темный бархатный камзол, темные брюки, кожаные ботфорты, наполовину расстегнутая рубаха с пышным жабо; на одном из длинных смуглых пальцев – массивный перстень с крупным темным камнем.
– Зачем вы тут?
