объясняла мать. – Понедельник – лунный день, Гекату славить положено. Суббота – Сатурну отведена, небесной матери.
Когда не получилось с психиатром, девушка обратилась к книгам – и научным, и тем, которые в прошлые времена назывались запретными. Вторые, конечно, были гораздо интереснее. Она собирала информацию о летающих женщинах – правда сохранилось все это только в форме инквизиторских допросов.
Спустя несколько месяцев поиска она сама вполне могла бы работать в психиатрической лечебнице консультантом по колдовским полетам. Она знала, что почти все ведьмы используют для полетов особую мазь, рецепт которой веками охраняется. В материалах дела от 1521 года она нашла, что мазь такая готовится из толстого куска мяса сваренных детей, желательно некрещеных. А у Френсиса Бэкона вычитала, что жир детей, вырытых из могил, следует смешать с соком волчьих ягод и ползучей лапчатки. Другая ведьма под пытками призналась, что способность летать она получает после того, как съест сваренный мозг черного кота. Тягучая, как смола, темная ересь была болото – начинаешь читать и уже не можешь остановиться.
Та девушка Яне много о ведьмах рассказывала. «Она была прекраснейшей девушкой в Вюрцбурге», – написал сентиментальный палач о некой девятнадцатилетней Барбаре, сожженной за колдовство. Сколько женщин, обычных горожанок, не замеченных даже в собирательстве трав, было погублено в темные времена ведьмомании. В церквях стояли ящики для анонимных доносов – можно было кинуть туда бумажку с именем любой соседки, и ее обязаны были проверить палачи.
Всем известно, у каждой ведьмы на теле есть дополнительный сосок, через который она кровью кормит своих фамильяров – животных, которые помогают ей в колдовстве. Если почитать материалы средневековых допросов, создавалось впечатление, что каждая третья женщина рождена с такой генетической аномалией. Может быть, инквизиторы тоже плохо спали по ночам и имели дар видеть незримое.
А мать той девушки все-таки однажды улетела – среди ночи выпрыгнула из окна. Была она обнаженная, все тело пряно пахнущей золотой мазью умаслено, лицо подкрашено как на праздник, волосы чисто вымыты. Лежала под окнами, раскинув сломанные руки и ноги в форме свастики, и даже санитарам из морга, многое повидавшим, было не по себе, потому что лицо покойницы сохранило выражение безмятежного счастья, а губы застыли в вечной улыбке, которую не смогли стереть даже похоронные гримеры. Так и улыбалась, лежа в гробу.
Лариса все-таки осталась, проросла в семью как гриб-паразит. Компромисс – Рада согласилась, чтобы незваная гостья пожила до начала августа. Не больше. Если второго августа она все еще будет в доме, если муж такое допустит, она объявит проект «Перезагрузка» несостоявшимся и уедет в город.
Лариса была ей и костью в горле, и спасением.
Тихие дни потекли один за другим, Рада с гостьи первое время глаз не сводила, но потом расслабилась. Младшенький, Мишенька, все время теперь при ней был – так и не смогла отпустить страшную картинку, как люди в дом вбегают, и видят ошпаренную детскую ручку, из бака с кипящей водой торчащую. А вот старшего сына, Сашу, гостья почти целиком на себя взяла. И это был такой глоток свободы, такое непривычное ощущение бесконечности времени. Вся жизнь Рады вокруг Сашеньки крутилась – она давно смирилась, не роптала. Из дома толком не отойти, да и находясь внутри, сидишь как на иголках – что он еще выкинет. И уборка, сплошная бесконечная уборка. Некогда нежные руки стали красными, в невыводимых цыпках. Сын то испражнялся на пол, то тарелки переворачивал. А когда пол клеенкой пытались устлать, устроил истерику – его пугало полиэтиленовое шуршание.
Лариса же быстро с ним поладила, и это было чудо. Сашенька ее в комнату пускал – иногда они часы вместе проводили. И еду соглашался брать из ее рук, и пачкал меньше, и почти перестал кричать.
Иногда Рада даже ловила себя на гаденьком чувстве ревности, которое она, конечно, сразу начинала давить, да вот только то не унималось, вибрировало в груди. Но и правда обидно – родной матери он не дает к волосам прикоснуться, а чужая девушка за несколько дней нашла правильный подход и отстригла его спускающийся почти до талии чахлый хвостик. И ногти его подпилила, и одежду, пропахшую выделениями тела, поменять уговорила.
И странным было то, что Сашенька будто бы совсем ее не раздражал. Ларисе даже, вроде бы, интересно было наблюдать за тем, как он строит свои городки спичечные. Однажды она и сама попыталась спички между собою скрепить – со стороны казалось, что это просто так – но те развалились в ее руках. Сашенька увидел, подполз, спички отобрал и на ее глазах сложил крошечный домик втрое медленнее, чем он делал это обычно. Рада смотрела на это как на доказательство Бога – ведь она не всегда верила в то, что сын вообще понимает, что происходит вокруг него. А тут у его действия была явная цель: обучить гостью, помочь ей засечь его движения.
В те дни Рада впервые за много лет выспалась и впервые смогла позволить себе просто так, бесцельно, поваляться в гамаке с найденным в доме старым журналом. Отдыхать было непривычно.
Лариса старалась как могла. Ей очень хотелось остаться в доме.
