Арина Родионовна

Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?
Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под жужжаньем
Своего веретена?

Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила [321];
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла [322].

Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя.
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей (II, 387).

Полагаем, что «Зимний вечер» — недооценённое стихотворение. Это произведение чуть ли не космического масштаба; произведение, которое нуждается в комплексном — философическом, культурологическом, филологическом и прочем — исследовании.

Здесь мы укажем лишь на одну из принципиальных пушкинских аллюзий.

…И был вечер, «зимний вечер», когда устоявшийся мир внезапно рухнул, переродился в хаос — кружащийся, тревожный и угрюмый, полный скрытых намёков и явных угроз.

Сутью обновившегося мира стала почти беспредельная его пустота, чуть ли не тотальная ирреальность. Живые обыденные звуки, будь то звериный вой или плач ребёнка, шуршание соломы или человеческий стук в окошко, — вмиг умерли: нагрянувшая буря заглушила их или подменила субституциями. Вихрь утвердился тогда и на земле, и в поднебесье, — а тварный мир онемел и обезлюдел, то есть фактически исчез. И вроде бы возобладал непроглядный хаос повсюду, как будто переиначил на свой лад или уничтожил всё и вся — однако не сумел поглотить, разрушить одну-единственную «ветхую лачужку», и два живыхи сохранивших дар словасущества уцелели, спаслись.

Этими последнимисуществами оказались поэт и его седая няня. Первый ответствовал хаосу стихами, а «добрая подружка» могла противопоставить стихии душевную старую песню.

Так, объединив свои усилия и сдвинув кружки, они и выстроили в помрачённом мире нерушимый сердечный