– Я вернусь. Ложись спать, все будет в порядке.
По щеке женщины скатилась слеза.
– Не будет.
Самаэль промолчал. Он сам не знал, чем закончится сегодняшняя служба. Возможно, жена права.
Коэн повернулся, заслышав звук шагов.
– Красивая мантия, иерофант.
– Меньше слов, – резко ответил Самаэль. – Готов?
Коэн кивнул.
– Пошли.
Ночь обступила их со всех сторон. Надвинулись черные громады окон. Ветер обрушил на скитальцев силу своего гнева, попытался оторвать от мостовой, потерпел неудачу и злобно загудел в водостоках. Торнвудова луна и Око сегодня стояли рядом. Два распахнутых зрачка, присматривающихся к свежему мясу.
Самаэль двинулся по извилистой улочке в направлении маяка. Шум ветра и грохот волн не располагали к беседе. Шли молча. Ветер изредка швырял в лицо пригоршни дождя. Первые признаки бури.
Над крышами домов проступали черные пальцы мачт – многочисленные корабли захватчиков укрылись в гавани.
Иерофант и посредник достигли перекрестка. Или развилки, так даже вернее. Точка, из которой разбегаются все улицы Когтя. Коэн вспомнил рассказ Кьюсака о Дне равноденствия, и у него по спине побежали мурашки. Да, тот, кто именовал себя Кракеном, достиг пределов мерзости. Сохранил ли он остатки разума? Если нет, то нынешняя ночь станет для Коэна последней.
Путники ступили на каменистую тропу.
Справа высилась башня маяка. Мощный луч пробивал штормовую мглу, устремляясь к неведомым далям.
Тропа вела к Святилищу Глубины.
Все, как рассказывал Кьюсак. Приземистое сооружение. Четыре башни, арка. Чем-то зловещим веяло от этого места. Столетиями тихого ужаса, безграничным голодом твари, бывшей когда-то человеком. Воплями мальчишек, тонувших в черном колодце.
Был ли у жителей Когтя выбор?
Коэн вспомнил укрепленную набережную и матерей, запрещающих маленьким детям гулять на внешней стороне полуострова.
Не тебе судить.
Переделанный Демиург мог разрушить Верн за несколько часов. И дело не только в его запредельной мощи и размерах. Кракен владел частью забытых технологий. Знаниями, унесенными в Глубину.
Тропинка привела прохожих к арке, над которой первый иерофант много веков назад высек изображение спрута. В небо, по которому мчались тучи, упирался шпиль. Клубящиеся сгустки постепенно заслоняли луны.
Иерофант извлек из широких складок мантии ключ, вставил его в невидимую скважину и со скрежетом провернул.
– Морской воздух, – словно извиняясь, прокомментировал Самаэль. – Разъедает механизм.
Дверь отворилась.
Из провала потянуло холодом и сыростью. Коэн знал, что Святилище Глубины выстроено над старой карстовой пещерой. Работы велись в те незапамятные времена, когда человечество еще не пошло по пути деградации.
– Нужен факел, – тихо проговорил Самаэль. Коэну показалось, что голос иерофанта дрожит.
Навершие посоха замерцало холодным серебристым пламенем. Иерофант, покосившись на спутника, достал спички (в Верн их привезли с Облаков), чиркнул пару раз и с третьей попытки зажег факел, закрепленный в пристенном держателе. Сняв факел, иерофант двинулся вниз по спиральному коридору.
Все было в точности так, как описывал Кьюсак. Посредник вспомнил давний вечер, когда он сидел в комнате полупустого постоялого двора. Вот так же надвигалась буря. Хотя нет – шторм уже начался. Молнии рвали небо за хлипким окном, гром мешал спокойно разговаривать. А Кьюсак рассказывал Ольгерду и Коэну историю своего бегства с Когтя.
Спираль завивалась во тьму. Толстые стены отрезали звуки моря. Шаги гулко отдавались под каменным сводом. Затем стены расступились, и факел осветил огромное пустое пространство, в котором собирались адепты культа. Пламя факела управляло тенями, пляшущими на стенах.
Амфитеатр.
Четыре колонны, уступы-скамьи, зияющая тьма в центре. Тьма, заключенная в каменное кольцо.
– Тот самый колодец, – прошептал Коэн, глядя на окружность невероятных размеров. Небольшое озеро – такое не сразу и
