имел чести встретить… — начинает она с элегантной скромностью.
— Нет? Булочка, не рассказывай мне, — в горле встает ком, а сердце сжимается. — Я не хочу знать. Пожалуйста, не говори мне, — шепчу я, встаю и пытаюсь сделать шаг к двери ванной. Я должна уйти от них. Я не могу слышать то, для чего они здесь, и что хотят рассказать мне.
Мои ноги овивает легкий ветерок, а затем Рид поднимает меня на руки.
— Эви, ты должна простить меня. Я был так сосредоточен на тебе — на сохранении твоей жизни, что ничего другое для меня не было важным.
Меня ослепили слезы.
— Не говори мне, Рид, — с трудом говорю я, приложив палец к его губам, чтобы он замолчал.
— Эви, — с ноткой вины говорит Булочка, — мы думали, что Альфред будет убегать от нас и прятаться в самой глубокой яме, которую только сможет найти. Мы не подозревали — мы пошли туда, в дом твоего дяди, но было слишком поздно. Должно быть Альфред пошел прямиком туда, так что мы, наверное, не смогли бы остановить его, даже если бы знали… — Булочка замолкает.
— Нет, Булочка! — сердито кричу на нее я, борясь с Ридом, чтобы он поставил меня на ноги.
Он это делает, но только потому, что вероятно думает, что я убьюсь, а не потому, что это произвело на него какой-то эффект.
Про хромав в ванную, я закрываю дверь. Осматриваюсь вокруг ища куда спрятаться, я выбираю душевую, вяло подхожу к ней. Включаю душ и захожу внутрь все еще одетая в белую рубашку Рида. Позволяю воде смыть слезы, которые, чувствую, никогда не закончатся. Я прислоняюсь к стенке душевой, но больше не могу удержаться на ногах, так что сползаю на пол.
Мой бедный дядя Джим, что он с тобой сделал?
Мой разум плачет в такой интенсивной и подавляющей тоске, что кажется боль, которую я сейчас переживаю, не идет ни в какое сравнение ни с чем.
Альфред обещал причинить мне такую боль, что я буду просить его забрать мою душу. Он поставил на это обещание. Я бы отдала свою душу, чтобы спасти дядю Джима, но он не дал мне возможности.
Дверь в душевую открывается. Прежде чем забрать меня с мокрого пола, Рид выключает воду. Он укачивает меня в своих объятиях.
— Он мертв? — мучительным шепотом спрашиваю я.
— Да, — отвечает Рид, не посвящая меня в детали.
Пройдя к туалетному столику, он усадил меня на него. И завернул в толстый, теплый халат.
— Его уже похоронили? — тихо спрашиваю я, потому что это должно было произойти еще неделю назад.
Я безвольно прогибаюсь на встречу Риду.
— Там был один. Жнецы договорились. Ты была слишком больна, чтобы идти. Все равно быть тебе там, было бы плохой идеей, из-за Альфреда. Когда будет безопасно, можем пойти на кладбище, — спокойно говорит он, убирая с моего лица мокрые волосы.
— Полиция ведет расследование? — отупело спрашиваю его я.
Странно, что мой мозг все еще работает, хотя внутри я чувствую себя мертвой. Прежде чем поднять меня со столешницы, он заканчивает завязывать пояс на халате. Он ведет меня обратно в спальню к моей кровати. Все ушли вниз, так что мы остались одни.
— Да. Они приходили сюда поговорить с тобой, но поверили, что ты попала в автомобильную аварию. Зи и я уничтожили твою машину. Я куплю тебе еще одну. Нам нужно было, чтобы она выглядела так, как будто ты пострадала, — говорит он.
— Полиция расследует убийство твоего дяди, они считают, что он вероятно был убит одним из разгневанных супругов, чье дело расследовал.
— Почему они так думают? — спокойно спрашиваю его я.
— Они так думают, потому что в этом преступлении есть элементы насилия, — неохотно говорит он, хмурясь от беспокойства.
— Как он умер? — сдерживаю дыхание в ожидании ответа Рида.
Сначала Рид ничего не отвечает, пока я не поворачиваюсь и не смотрю ему в глаза.
— Плохо, — отвечает Рид, больше ничего не сказав.
Я киваю, подтверждая, что поняла, что он сказал. Он говорит, что я не захочу знать, и я верю ему. Он подталкивает меня, чтобы я легла в постель, укрывая меня одеялом.
