Я опешила – вспомнился слишком догадливый Ёжиков, с которым у меня в полночь свидание. Но Айс вроде не такой. Он рассмеялся, довольный произведённым впечатлением:
– Да ты не отчаивайся. С кем не бывает. Если тебя это успокоит, то я тебе больше скажу: никто из нас не человек. Человеком был Христос, например. Будда. Ну, ещё, может, пара десятков за всё время поднакопилась. Человеком стать непросто. Из нас, грешных, никто не человек – так, жалкое подобие.
Я косо усмехнулась – от сердца отлегло.
– Может, ты имеешь в виду сверхчеловека?
– Я то имею в виду, о чём говорю. Сверхчеловек – это я вообще не знаю, что за птица. Но тех скотов, которых я вижу вокруг себя, людьми назвать не могу.
– И себя?
– И себя. – Я увидела, как по его льдистым глазам прошла неприятная рябь – будто треснул стеклянный стакан. – Я бы хотел, но не могу. Приходится быть с собой честным. Человеком надо стать. А это сложно. И не у всех получится. В нас слишком много всякой дряни. Её отсекать и отсекать.
– Так что, только избранный станет человеком?
– Нет. Вряд ли избранный. Талантливый – да. Но тут не в избранности дело. Знаешь, чтобы стать хорошим музыкантом, сколько пахать нужно? Не знаешь? Спроси у Ёма. Или поверь мне на слово: до хрена. С детства. Не покладая рук. То же и с человековостью – чтобы стать человеком, надо себя вот с такого возраста воспитывать. За волосы тянуть. За уши. И ещё чтобы условия хорошие были. Помощь зала, так сказать. Вот тогда – да. Есть шанс. Маленький.
Что-то мне это напомнило: очень похожее говорил недавно Ём.
– Один к тысяче?
– Ну почему же? Может, больше – один к десяти. Только это неважно. Всё равно у нас с тобой и этого нет.
– А у кого есть?
– У кого есть?..
Он вдруг хитро улыбнулся и взглянул на меня как-то иначе:
– А ты вообще в бога веришь? Я так и подумал, – кивнул он, хотя я ещё ничего не успела ответить. – И так со всеми. Никто по-нормальному не верит. Так не верит, чтобы это его спасло. У нас всё – язычество и спиритуализм. Я поражался всегда нам, русским: по уши в дерьме, а гадает на кофейной гуще, как дальше жить. Чем всё кругом хуже, тем больше ереси. – Он обвёл подбородком помещение, явно намекая на то место, где мы сидели.
– Вот бы не подумала, что ты православный.
– Я не говорил, что я православный, – неожиданно ощерился он. – Не путай религию и веру в бога.
– В какого бога?
– Бог один. Это человек может быть разный. Тот, кто стал человеком.
– Я помню, да. Христос, типа, Будда.
– Типа Будда, – передразнил он. Отчего-то всё больше и больше раздражался. Псих какой-то. И как с ним общается Ём? – Человек становится человеком, воплощает в себе человековость, а за ним следом миллионы скотов влезают в вечность. Так сказать, зацепившись за кончик плаща. Вот тебе и суть всех религий.
– Сильный образ. – Меня и правда впечатлило.
– Это не образ. Это суть, я же сказал.
– Но как-то это подло, не находишь?
– Не нахожу. Не все смогут воплотить человековость. А в вечность хотят все.
– А что там делать? – спросила я.
– Это другой вопрос. Всё равно хотят. Кого хочешь спроси.
Я подумала, что вот меня лучше не спрашивать, но промолчала.
– Хотят-то все, только не все могут. Вот для этого и нужна религия, – продолжал Айс.
– Ага. Выходит, что она всё-таки нужна.
– И тут мы подходим к сути нашего разговора! – Он прищёлкнул пальцами от возбуждения, заметил, что они жирные, и стал вытирать салфеткой. – Религии нужны, но всякая религия – своему времени и своему обществу. Всё постепенно ветшает и религии тоже. Миллионы ещё можно вытянуть кончиком плаща. А миллиарды – это увольте. Вот и выходит…
Он вдруг замолчал, скатал салфетку в шарик и посмотрел на меня в сомнении – стоит ли продолжать?
