Я обошел машину кругом, сел за руль и открыл пассажирскую дверцу:
– Прошу садиться!
Из-за спины вожака выбежал и заскочил одним прыжком в машину черный, мускулистый и крепколапый арг-кхин. В нем явно чувствовалось преобладание ротвейлеровской крови. Уселся, покосился на меня темно-карим, почти черным глазом, облизнулся.
– Меня зовут Умирай Быстро, – раздалось в моей голове. – Поехали. Сначала прямо.
– Очень приятно, Данила.
Я завел двигатель и тронулся с места. Пока имена моих новых друзей мне нравились.
6
– Внимание всем! Сорок минут до начала снижения. Приготовиться занять места согласно посадочному расписанию! – голос капитана Майкла Камински из динамиков был предельно сух и официален.
– Сорок минут! – Соболиные брови Николь Герсамия, второго врача и биолога экспедиции, приподнялись, на алебастровый лоб легла нежная морщинка. – За это время можно влюбиться в мужчину и разочароваться в нем. Куда торопиться? Я кофе еще не допила.
– Влюбись в меня, – предложил второй навигатор Джереми Лонгфилд – рыжий, высокий, длиннорукий и длиннолицый марсианин с британскими корнями. – Обещаю не разочаровать.
– Обещать вы умеете, – согласилась Николь.
– Точно так же, как вы обобщать, – буркнул Джереми.
Он положил глаз на биологиню с самого момента знакомства, случившегося неделю назад на базе в Селенограде, где экипаж «Секрета» и члены экспедиции проходили окончательные тесты на психологическую совместимость. Проблема состояла в том, что не все из них знали друг друга лично и, если бы кто-то кому-то активно не понравился, пришлось бы произвести срочную замену.
– Джереми, друг мой, – вздохнула Николь. – Будем реалистами. Ты марсианин, а я лунянка. Твои предки – британцы. Мои – французы, грузины и русские. Ты христианин, я за малым не воинствующая атеистка. Но и это еще не все. Тебе сколько лет?
– Можно подумать, ты не знаешь. Тридцать пять.
– И ты рожден на Земле, так?
– Ну да. А что?
– Ничего. Просто мне двадцать восемь, и я рождена на Луне, уже после Катастрофы. Мы слишком разные, понимаешь?
– Нет, не понимаю, – покачал головой Джереми. – И вряд ли когда-нибудь пойму.
– Вот видишь! В этом-то и беда.
– Погоди, – подал голос старпом Малина, который всегда и во всем любил доходить до конца. – Я, понятное дело, не биолог и не врач, но что ты хочешь этим сказать – слишком разные? Прозвучало так, что мы чуть ли не разные биологические виды.
– Нет, разумеется. Но разница уже есть. Именно на биологическом уровне. К примеру, организм лунянина слабее физически, что и понятно, учитывая нашу и марсианскую гравитации. Но зато у нас быстрее реакция, выше скорость прохождения сигналов по нервам. Или взять эмоциональную сферу. Считается, что среди марсиан больше романтиков и эмпатов, а луняне в целом чаще полагаются на ум, а не сердце. Хотя здесь, конечно, точные измерения провести невозможно. В любом случае условия жизни определяют наши биологические параметры, никуда не денешься. Закон приспособляемости никто не отменял. Так что с каждым поколением мы будем все больше отличаться друг от друга, пока и впрямь не станем разными, хотя и близкородственными видами.
– Если это и произойдет, то очень не скоро, – заметила историк и социолог Ирина Архипова. – Инерцию миллионов лет эволюции на Земле тоже просто так не отменить. Хочу также заметить, что никогда еще человечество не было столь едино, как сейчас. Несмотря на то, что разделяют нас десятки миллионов километров космического пространства.
– Еще бы, – усмехнулась Николь. – Жить захочешь – объединишься.
– Увы, – вздохнула Ирина. – Это не всегда срабатывает. Яркий пример – та же Катастрофа. Как мы знаем, даже перед лицом неминуемой гибели страны соцлагеря не объединились с капиталистическими. И наоборот.
– Предатели рода человеческого, – заявил Джереми. – Все-таки политика – абсолютное зло, кто бы что ни говорил. И главное,
