– Мне мерещится или ты тоже слышала это?
– Не мерещится, – невольно улыбнулась я. – Но и правда, не станем мешать. Им скоро на покой…
– Кому на покой, нам на покой? – не выдержала яблоня-брюзга. – Да я еще ваших правнуков переживу!
– Ну… тогда живите как можно дольше, почтенная, – после паузы выговорил Грегори, и мне показалось, будто в глазах его сверкнули озорные искры.
– Мало ты у меня веток обломал, когда за орехами лазал, что белка, – проворчала она.
– Да уж, осторожностью ты не отличался, – добавил орешник.
– Орехи? И правда, тут росли какие-то необычные орехи, которых не сыскать было во всем лесу, – припомнил вдруг Грегори. – Я пробовал посадить их в других местах, но они все не росли…
– Дурень, ты неспелые сажал! – хохотнул дуб. – Нет бы попросил, мы бы вырастили дитя, но уж не обессудь!
Грегори молча смотрел вверх, в кроны деревьев.
– Я, кажется, вернулся в Норвуд, – сказал он наконец.
– Норвуд всегда с тобой и в тебе, – отозвались деревья. – Где бы ты ни был.
Он отрывисто кивнул и пошел прочь, а когда я, поклонившись деревьям, нагнала его, молча обнял за плечи.
– Голова болит, – услышала я. – Вспоминаю – обрывками, клочками, и в висках гудит, как перед грозой.
– Пройдет. – Я прижалась к его плечу. – Вспомните – пройдет, потерпите немного.
– Я и терплю… Гляди!
Грегори замер. Мы были недалеко от пруда, и можно было различить сквозь прозрачные уже ветви, как с воды поднимается большая белая птица, а за ней другие, поменьше.
– Лебеди улетают, – произнес Грегори. – Слышишь?
Лебеди сделали круг над прудом, и маленький клин потянулся в сторону озера, где собирались птичьи стаи перед отлетом на юг.
– Они вернутся, – уверенно сказала я. – Лебеди всегда возвращаются туда, где впервые свили гнездо.
– А еще они выбирают пару на всю жизнь, – добавил Грегори. – Раз и навсегда, до тех пор пока смерть не разлучит их, и только тогда оставшийся в одиночестве лебедь может найти себе другую пару… Пообещай мне, Триша, что, когда я умру, ты не станешь долго ждать, а выйдешь замуж, и…
– И, кажется, вы мало получили оплеух, Грегори Норвуд, – процедила я. – Что это вы вдруг впали в сентиментальность? Умереть спокойно я вам не дам, и не надейтесь! И идемте домой, холодно уже!
Он только улыбнулся, привычно подхватил меня на руки и понес к дому. Я обнимала его, и все было как обычно, вот только мне послышался смешок неподалеку… Знакомый холодный смешок…
– Что такое, Триша? – окликнул Грегори, когда я напряглась в его руках.
– Ничего, почудилось что-то, – ответила я. – Птица крикнула, наверно.
Он ничего не ответил, просто прижал к себе еще крепче и зашагал быстрее.
Глава 24
Тем вечером меня так клонило в сон, что я едва добралась до своей кровати. Грегори хотел увлечь меня к себе, но я сказала: если ему так нравятся бесчувственные тела, то пусть купит себе куклу. Вот когда отосплюсь, дело другое, сама приду… Он выругался, засмеялся, но возражать не стал.
Сон был странный, тяжелый, словно на меня свалилась толстенная перина, под которой нечем дышать и ничего не слышно…
Я судорожно вздохнула и села на кровати, прижимая к груди мешочек с травами и кинжал – я давно сделала для него простенькие ножны, чтобы не порезаться.
Во дворе что-то происходило – метался свет факела, раздавались голоса, а еще истошно ржали лошади.
Бросившись к окну, я увидела, как слуга тщетно пытается унять взбесившихся коней, но куда там! Джонни, встав на дыбы, бил передними ногами, а попасть под его копыта я бы врагу не пожелала! Бонни же лягался и волчком вертелся на месте, не подпуская к себе мечущегося конюха. Остальные, запертые в конюшне, заразившись настроем пегих, устроили тарарам – слышалось ржание, удары, треск досок…
– Кто выпустил коней? – раздался зычный голос Грегори, и я увидела его, в одной рубашке нараспашку – он словно бы вовсе не мерз, хотя ночь выдалась холодная.
Я приоткрыла окно, чтобы лучше слышать, и поежилась – такой стужей потянуло снаружи.
