Я стискиваю руки, мечтая, чтобы когти у меня были поострее. Вот и Барнабас вынес мой яд и не уснул. И Дэрреллу тоже дал вакцину. Все его слуги защищены от моего яда. Интересно, он боялся, что я слишком быстро все выясню, или просто опасался, что я разозлюсь, когда он наконец отдаст меня на милость жесткого короля Белладомы и его морского чудовища?
Я встаю у начала тропы.
— Барнабас мне не отец, — говорю я сквозь сжатые зубы.
Энсель фыркает.
— В тебе от него больше, чем ты думаешь. Вы оба так преданы своему делу.
По знаку Энселя Альбин вытягивает из ножен меч. Лунный свет играет на клинке. В животе у меня что-то сжимается. Хвостом теперь не получится. Если я попробую задушить им Альбина, тот мне его отрубит.
Я ощетиниваюсь, напрягаю все тело, напружиниваю ноги.
Альбин делает ложный выпад, но я уворачиваюсь. Энсель глазеет на это зрелище с отвратительной жирной улыбкой. У меня в груди словно огнем от нее жжет.
Альбин снова делает выпад. Клинок проходит близ моей руки и срезает с левого крыла несколько перьев. Меня накрывает болью, но я не издаю ни звука.
Альбин ловит перо на лету и заправляет себе за пояс.
— На память о самой странной моей жертве, — говорит он, глядя мне прямо в глаза.
По телу растекается страх, но я по-прежнему не подпускаю врага к тропе. Я выиграю время для Греты и девочек — и не важно, какой ценой.
Океан, до которого отсюда рукой подать, так и притягивает взгляд. Если бы сделать так, чтобы Альбин потерял равновесие…
Я несколько раз подряд хлещу хвостом, пытаясь сбить Альбина с ног, но он всякий раз отпрыгивает прочь. Потом он идет в атаку, пытаясь столкнуть меня с утеса и тем закончить бой. Я пригибаюсь, бью ногой — сильно бью, — и Альбин взлетает в воздух.
Над обрывом взлетает толстое черное щупальце. Оно хватает кричащего Альбина на лету и утаскивает в пучину.
Энсель отступает назад к проходу.
— Раз специально купленные девчонки сбежали, придется бросить ему кого-нибудь из горничных.
Во мне поднимается долго сдерживаемая ярость. Я с криком бросаюсь на короля. Оставшиеся с ним немногочисленные стражники храбро пытаются меня перехватить, но я жалю их и прорываюсь. Они падают один за другим — кто в океан, кто на тропу.
Мне все равно. Они помогали Энселю и Барнабасу.
Королевская туша так неповоротлива, что Энсель едва успевает нырнуть в туннель. Я хватаю его хвостом за ногу, и он шлепается наземь. Взвыв, он безуспешно пытается отползти. Я подтаскиваю его поближе, потом обвиваю хвост ему вокруг пояса и шеи и сдавливаю.
— Не надо! — хрипит он. — Золота дам, драгоценности! У меня есть амулеты! Волшебные зелья! Что угодно!
Я смотрю в его перепуганные глаза. В его взгляде нет и тени доброты.
— Власть! Ты же власти хочешь? — задыхается он. — Я тебе отдам свой трон! Он от Сонзека, он…
Я сдавливаю его сильнее, обрывая бесполезные мольбы.
Пусть я не могу убить Барнабаса, ибо его магия меня сожжет, но остановить этого человека я в силах.
— Я хочу одного: чтобы ты никогда никому больше не принес зла, — говорю я.
Энсель бьется и вырывается:
— Нет, нет!..
Но больше он ничего уже не успевает сказать. Я швыряю короля с утеса в океан.
Энсель летит, глаза выпучены от страха, руки бестолково бьют по воздуху — и падает, словно камень, в жадную пасть моря.
День семьдесят первый
