– Да пошевеливайтесь, ради Аллаха! Иначе шторм нас настигнет…
Капудан-ага был опытным моряком, многие годы ходил под флагом Османской империи и сейчас недовольно морщился, глядя на нерасторопные действия помощника.
Что ни говори, а даже самому лучшему купеческому судну далеко до военных галер. А если экономить не только на невольниках, но и на команде – как это делает купец, чье судно он водил теперь, после того как получил ранение и потерял руку в одной из битв с маврами, – то и результат соответствующий. Если бы его команда была столь нерасторопной тогда, капитан лишился бы не только руки, но и головы.
Не желая смотреть на потуги помощника подготовить галеру к движению, капудан-ага сперва поглядел на свинцовое небо, к счастью, все еще чистое от туч, а потом опустил взгляд на море. Появление первых «барашков» на волнах тоже верная примета грядущего шторма. Но то, что турок увидел, было страшнее любого урагана… Словно возникнув из воздуха, к его судну неслось множество казацких «чаек». Не меньше дюжины… Хищных и стремительных, как выпад копья.
– Тревога! Казаки! К оружию! – привычно закричал капитан, но уже на третьей команде голос его стих, а взгляд потух. Он вспомнил, что командует не боевой триремой, оснащенной десятком пушек и имеющей на борту не менее полусотни янычар, а всего лишь купеческой лоханкой. Вооруженной единственным фальконетом. А из солдат – десяток стражников. Хоть и ветеранов, вроде него самого, но даже вместе с помощником – это будет всего лишь дюжина мушкетов. По одному на «чайку».
А казацкие челны уже были совсем рядом. Так, что можно было разглядеть лицо каждого гяура. Хотя что там разглядывать? Звериный оскал, пылающий ненавистью и жаждущий крови взгляд.
Не обращая внимания на яростные крики стражников и ликующие вопли невольников, капудан-ага поднял глаза к небесам и забормотал слова из Корана, которыми сопровождают усопших. А когда договорил – сунул в рот ствол пистоля и нажал спуск…
Мгновением позже я снова сидел на берегу речной бухты и глядел на вьющийся дымок из трубки.
– Уже? – как ни в чем ни бывало поинтересовался Полупуд. – Быстро ты в этот раз. И в обморок не падал, качнулся только чуток, застонал, как от зубной боли, и всё. Привыкаешь, что ли?
Извини, Василий, не до объяснений. Меня хватило только на то, чтобы плечами пожать. Казак понятливо забрал трубку, выколотил угольки, продул чубук и спрятал за пояс.
– Что-то важное узрел или так?
– Как запорожцы… турецкую галеру… на абордаж… брали…
Меня уже чуток отпустило, но язык все еще едва ворочался.
– Эка невидаль, – пренебрежительно махнул казак. – Такого я тебе и сам сколько хочешь расскажу. А Типун – если уговоришь, то и еще больше. Было бы желание слушать. Ложись-ка лучше рядом со своей зазнобой, грейтесь да спите. Я уже отдохнул, покараулю…
– Вставайте, лежебоки. Судный день проспите… типун мне на язык. Солнце уже вот-вот взойдет. Сколько можно дрыхнуть?
Хороший вопрос. Откровенно говоря, с той самой ночи, как шагнул с балкона на шестом этаже прямо в степь широкую, степь привольную… начала семнадцатого века, я первый раз по-настоящему выспался. Не вздрагивая и не вскакивая при каждом шорохе. Может, потому что место здесь такое – надежное, словно крепость. А может, потому что вокруг отдыхало несколько дюжин крепких, вооруженных людей, считающих меня своим. Готовых принять на себя часть опасности. А всем известно, что беда, разделенная с товарищами, – это всего лишь полбеды.
Наверно, именно это ощущение защищенности и заставляет беглецов и изгоев сбиваться в разные братства и приносить присяги вроде знаменитой пиратской «Свобода или смерть!» Потому что прав поэт: «Одиночка вздор, одиночка – ноль… Один, даже самый важный, не поднимет простое пятивершковое бревно. Тем более – дом пятиэтажный».
Пока мы спали, Типун раздобыл два весьма объемных тюка, весящих вместе не больше пуда. На которые, важно подбоченясь, словно и в самом деле был хозяином, указал нам с Василием.
– Вот наше разрешение на вход в город. Чернота хотел еще провожатого дать, но я отказался.
– Хорошо… – одобрил Полупуд. Из моего рассказа он знал о заключенной кормщиком и «рыбаком» сделке. – Опасаться нам нечего, но что знают больше двух – то ведомо и свинье. Потопали?
Никто не возражал. Василий подхватил один тюк, мне – соответственно, достался второй, и мы покарабкались вверх узкой, извилистой тропинкой. Другого способа подняться, если бог не дал крыл, здесь не было.
– Погоди, Семен!
Мы уже взобрались почти на половину склона, когда Типуна окликнули снизу.
