обязан. Неспроста же Типун с десяти саженей[3] промахнулся.
– Это неважно, – отмахнулся я. – Ты меня спасал, я тебе помог. Не о том разговор. Пожалуйста…
Василий вздохнул.
– Ну что с тобой делать… Только рассказывать более нечего. Искал я Ворона почти два года. А когда нашел – выкрал прямо из табора харцызов, где он атаманствовал. И на Сечь повез. Вот только глодало меня сомнение все время, не хотелось верить, что побратим верный такой сволочью стал. Разговорились как-то на привале, покаялся он, мол, сам не знает, что за помутнение на него нашло, и стал упрашивать позволить смерть принять, как подобает воину – с оружием в руках. Что не хотел он смерти деда и уж тем более Маруси. Что они сами мазанку зажгли, а верх он уже потом разбирать стал, чтобы спасти их. Врал, конечно, это я теперь понимаю, а тогда… Знаешь, Петро, хотелось мне ему поверить. Слишком уж пакостно было думать, что я побратимом такую мразь называл. Сам себя обманывал.
Василий провел рукой по лицу, словно та полуда до сих пор на глазах его была.
– Один раз мы в очень красивом месте остановились на ночлег. На высоком берегу Роси. Действительно, если умирать – то лучше и не найти. В общем, уговорил он скрестить с ним сабли. Мол, оружием мы равно владеем, так пусть Господь рассудит, кто прав. И еще что-то такое плел… я уж и не вспомню.
У меня имелось свое мнение насчет Божьей справедливости, но сейчас было не ко времени его высказывать.
– Но Ворон суда дожидаться не стал. А как только почувствовал свободу и взял в руки саблю, стал насмехаться надо мною. Сказал, что на пасеку он приехал сам. И никто его не опасался. Что сперва он зарубил деда, связал Марусю и только потом ватагу свистнул. Что три дня и ночи гостили они у моей невесты вдесятером. И лишь перед отъездом подожгли хату… Чтоб следы глумления скрыть.
Василий скрипнул зубами.
– Врал… сучий сын! – я должен был это сказать. Ради Василия. – Хотел разозлить тебя. Сам ведь учил, что холодная голова в бою важнее всего. Вот и бил по больному. Плевал в душу…
Полупуд поглядел внимательно и медленно кивнул.
– Спасибо, Петро. Надеюсь, именно так оно и было. А тогда я и в самом деле разум потерял. Ничего вспомнить не могу. Будто вихрь перед глазами пляшет. Одно вижу, как сейчас – острие сабли вонзается в глаз Ворону, и тот замертво валится с кручи в реку. Сам я тоже без чувств упал, много крови потерял. А когда очнулся – его уже течением отнесло. Так что до вчерашнего дня я был уверен, что Ворон мертв. Куренному рассказал правду. Повинился, мол, так и так… Воля твоя, батька, хочешь казни, хочешь милуй. Долго думал старый Матвей, а потом решил, раз тела я не видел и готов присягнуть в том на исповеди, то и убийства не было. Значит, винить меня не в чем. И, как видишь, прав оказался. Если б судили меня тогда, то напрасно. Зато теперь, Петрусь, не один Господь мне свидетель, но и ты всё видел. Есть с чем на суд товарищества выйти и приговора Ворону требовать. И если круг старшин постановит отступника казнить, то каждый казак будет не только вправе, но и обязан убить его. Где лишь только встретит.
Глава вторая
– Не было у бабы забот, завела себе козу… – пробормотал Полупуд, озадаченно подергивая ус. – Даже не знаю, радоваться или напротив… Бросить такое добро – всю оставшуюся жизнь жалеть, а на горбу не утащишь, пупок развяжется.
Столь мудрые мысли казак изрекал, поглядывая на распотрошенные тюки и рогожные кули, в которые был упакован груз байдака. И было от чего. Почти весь товар состоял из слитков свинца, бочонков с порохом и новеньких мушкетов. «Янычарок», как обозвал ружья Василий. Уважительно уточнив при этом, что оружие шведское. Не фитильное, а с кремневым замком. Более удобное в обращении. И стоит, соответственно, гораздо дороже обычной пищали.
– Жаль, некого спросить, сколько его здесь… А пересчитывать по одному, маеты на неделю, не меньше.
– Зачем спрашивать? Если тебе интересно примерное количество, плюс-минус десяток, то это мы мигом подсчитаем.
– Ага… – казак лишь рукой махнул. – Ты что, не видишь, сколько здесь всего? Чтоб мне полпуда соли съесть, если до утра не провозимся.
– Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь… – усмехнулся я пренебрежительно с высоты незаконченного высшего образования. – Тоже нашел проблему… Сколько связок в том тюке? Раз, два, три… Дюжина. А сколько тюков всего? На корме восемь да на носу четыре. Тоже дюжина. А сколько мушкетов в связке? Шесть… Итого… Шесть на двенадцать равно семьдесят два. Семьдесят два на двенадцать… Семьсот двадцать плюс сто сорок четыре. Суммируем и получаем… Восемьсот шестьдесят четыре мушкета. Ого! Дофига, однако…
– Сколько? – глядя на меня, как на ожившую икону Богородицы, благоговейным шепотом переспросил запорожец. – А ты не
