важны.
– Эй, Миллс, – сказал Коул. – На тебя сдавать?
– Конечно, – отозвался Миллс. – Ты же еще не ободрал меня на целых семнадцать долларов.
Усевшись обратно за карты, он взглянул в сторону журналистки. Та продолжала сидеть неподвижно – казалось, даже не заметила его краткого представления. Ее камера была поднята к глазам и нацелена на занятого письмом Чепмена. Ждет удачного кадра…
Однажды Миллсу довелось пару дней пообщаться со снайпером из морской пехоты, человеком средних лет, только что добровольно завербовавшимся на третий срок. Того парня звали Максом, а от вьетконговцев[29] он получил прозвище Гадюка – из-за змеиной шкуры, которую носил на шляпе вместо ленты. Имея на боевом счету более сорока подтвержденных убийств, а неподтвержденных, по собственным подсчетам, – за сотню, Макс стал чем-то вроде легенды по обе стороны фронта. Миллс был восхищен им, но очень быстро увидел, что Макса не назовешь ни благополучным, ни счастливым. В работе, выйдя на позицию, он полностью сосредоточивался на всем, что его окружало – небо, трава, листок, паучок, цель. Весь его мир сужался до пределов очередного боевого задания. Он так и сказал Миллсу: настоящая жизнь для него – только то, что он видит в прицел. Все прочее – просто ожидание.
Это знакомство здорово выбило Миллса из колеи. Ему не впервой было встречать ребят, ушибленных войной, но таких – никогда. Гадюку-Макса война лишила способности видеть мир своими глазами…
А эта Уивер… Интересно, что видит она через свой объектив?
Настроение на борту изменилось к худшему, едва «Афина» покинула спокойные воды. Большая часть группы, охваченная приступом морской болезни, предпочла перебраться вниз и завалиться по койкам, но легче от этого не стало. К удивлению Ранды, даже «Небесные Дьяволы» позеленели и скрылись, чтобы не блевать на людях. Раньше он думал, что экипажи вертолетов привычны к качке, резким толчкам и болтанке в животе, но на ногах из них остались лишь Паккард да Миллс. Стоя возле своих закрепленных на палубе «птичек», они любовались великолепием океана.
Сам Ранда любил море – даже спокойное и гладкое, словно мельничная запруда. Когда же волны вздымались навстречу, с грохотом разбиваясь о форштевень, его неизменно охватывал восторг. В такие минуты океан обретал характер и рельеф, напоминая, что люди здесь – всего лишь проездом. Нет, Ранда не был склонен к суевериям и не проводил параллелей между поведением океана и человеческими чувствами, но он любил его волнение. От этого океан становился естественнее, откровеннее, казался гигантским зверем, встряхивающимся, чтобы избавиться от угнездившихся в складках шкуры блох.
А отсюда, с высоты, буйство стихий выглядело особенно прекрасно.
Из «вороньего гнезда» открывался фантастический вид. Корабль там, далеко внизу, поднимался на гребни и опускался вниз, рассекал носом волны, осыпавшие бак тучами брызг. Океан морщился и сверкал, словно чешуйчатая кожа планеты. Порой Ранде думалось, что сама Земля – гигантский неведомый зверь. Люди странствуют по морям, ныряют в глубину в поисках их богатств, но до сих пор не понимают, что океан – лишь часть живого, дышащего существа. С такой высоты он мог окинуть его незашоренным взглядом, и от того, что открывалось перед ним, вдоль спины пробегала дрожь предвкушения.
Гигантские звери с детства вдохновляли воображение Ранды. Взрослея, он все больше узнавал о человечестве, к которому принадлежал, и все меньше ожидал от него.
Может, поэтому ему так нравилось наверху, в «вороньем гнезде». Корабль качался, ревел океан, мачту трясло, а он держался – наперекор буйству коварной планеты.
Вновь подняв к глазам бинокль, Ранда посмотрел вперед. Увеличенный оптикой, морской ландшафт был изборожден белыми пенными гребнями: волны – точно высокие горы, впадины меж волн – бездонные ущелья. Далекий горизонт был скрыт за обширной стеной туч. В глубине облачных масс сверкали молнии, но грома не было слышно – слишком далеко. С такого расстояния грозовой фронт казался сплошной стеной, но Ранда понимал: по мере движения «Афины» вперед будут проявляться и подробности картины, ждущей впереди. Жесткие, пугающие… Но ничего. Никто и не обещал, что путешествие будет легким.
Представив себе Брукса, лежащего внизу и выворачивающегося мехом внутрь, Ранда улыбнулся. «Нет, мальчуган, ты еще ничего не видел. Это только начало, – подумал он. – По сравнению с тем, что будет твориться вблизи грозового фронта, эта качка покажется легким бризом…»
Услышав шум, Билл опустил взгляд. Снизу к нему поднимался Конрад. Это обрадовало. От Ранды не укрылось, как отставной офицер САС тихо и ненавязчиво осмотрел все судно и наблюдал за каждым членом экспедиции и даже каждым матросом. Вслух он мог сколько угодно заявлять, будто он здесь – «так, на подхвате», но тем не менее следил, чтобы плавание оказалось безопасным для всех участников, насколько это возможно.
