Терпению об этом знать ни к чему, за свою болтовню ты поплатишься.
– И это все?
– Мне с тобой разговаривать больше не о чем.
– Тогда пусть Жан очнется.
– Вот уйду – и очнется.
– Что, струсил? При нем боязно, да?
– А тебе не приходило в голову, что твоему приятелю сейчас не стоит снова напоминать о том, как он перед нами беспомощен? Или от него не убудет лишний раз позор стерпеть?
– Я…
– Да, сочувствия у меня хватает, Ламора. Только не к тебе. Давай принимайся за дело.
Он шевельнул ладонью – и исчез. Локк провел рукой по воздуху, где только что стоял маг, ощупал стену, проверил, заперта ли дверь, с отвращением фыркнул и рассеянно потер шею.
– Локк? Ты что-то сказал? – встрепенулся Жан.
– Я? Нет, ничего. Так, кашлянул. В горле запершило.
– Что с тобой? – Жан сощурил глаза за стеклами очков. – Почему у тебя лоб в поту? Что происходит?
– Все в порядке, – торопливо ответил Локк, сообразив, что мерзавец в багряном камзоле был прав, – Жану не следовало напоминать, с какой легкостью маги способны превратить его в послушную марионетку; пока Локк полностью не оправился от действия яда, ему приходилось во всем полагаться на друга, и попусту расстраивать Жана не стоило. – Я подустал с непривычки, еле на ногах стою. Ничего, дай время – и я о хвори забуду.
– Все, пусть Никорос нас в гостиное подворье отвезет, – решительно заявил Жан. – Одеждой мы обзавелись, деньги в карманах появились, а как ты отдохнешь, покажем Терпению и ее друзьям, на что мы способны.
– Да-да, – сказал Локк, нажимая серебристый рычажок на стене. – Их ни в коем случае нельзя разочаровывать.
Карета катила по извилистым мощеным улочкам куда-то на северо-запад, а потом, раскачиваясь и подпрыгивая, поехала по одному из подвесных мостов Древнего стекла; гостиное подворье, где поселили Жана и Локка, находилось в округе Паланта.
– Никорос, а кто из горожан имеет право голоса? – спросил Локк.
– Право голоса можно получить тремя путями: либо доказав, что владеешь недвижимостью стоимостью не меньше шестидесяти дукатов, либо отслужив двадцать пять лет в городской страже, либо выплатив в городскую казну единовременный взнос в сто пятьдесят дукатов, – правда, в день выборов такие взносы не принимаются.
– Надо же, какой простор для взяточничества, шантажа и подкупа продажных чиновников, – хмыкнул Локк. – Это нам на руку. И сколько же горожан имеют право голоса? Ну из всего населения Картена?
– В городе проживает семьдесят тысяч человек, – ответил Никорос, неловко примостившийся на сиденье; одной рукой он придерживал гору покупок, а в другой сжимал лист пергамента, покрытый непросохшими письменами. – Из них правом голоса обладают тысяч пять или около того. В ходе избирательной кампании станет яснее, тогда я вам точные цифры представлю.
– Значит, на каждое место в Конселе приходится примерно двести пятьдесят избирателей? – уточнил Жан.
– Именно так. Жители каждого округа, обладающие правом голоса, выбирают одного из двух кандидатов. Избирательные листки заполняются от руки, так что избиратели должны уметь писать и читать.
– Значит, избирательная кампания, в сущности, девятнадцать мелких состязаний, так?
– Совершенно верно. О, кстати… по-моему, список просох…
Жан взял листок и вгляделся в каракули, сообразив, по какой причине Никоросу приходилось постоянно обращаться к переписчику: неразборчивый, небрежный почерк казначея больше всего напоминал загогулины, оставленные куриными когтями. В списке подлиннее перечислялись имена, в списке покороче – таверны, лавки и прочие заведения и предприятия, которыми владели черноирисовцы.
– И все эти люди причастны к руководству партией Черного Ириса?
– Да. Наши соперники именуют себя Советом, а мы предпочитаем называться Комитетом.
– А встречу с этим вашим Комитетом можно устроить? – спросил Жан.
– Вот я как раз хотел у вас узнать… Вы не возражаете, если мы сегодня вечером соберемся? В узком кругу, только члены Комитета и самые ярые наши сторонники?
– И сколько человек в этот узкий круг вхожи?
