почтительно затихли.
– Возблагодарим богов за то, что ниспослали нам ясный день! – провозгласил Джасмер глубоким, звучным голосом. – Труппа Монкрейна и Булидаци посвящает этот спектакль Антонии, графине Эспарской, да властвует она над нами долгие и счастливые годы!
Молчание длилось до тех пор, пока священнослужители, совершив необходимые обряды, не ушли со сцены. Монкрейн повернулся и пошел в гримерные покои. Зрители тут же загомонили и засвистели.
На сцену, обходя Монкрейна с обеих сторон, выбежали Кало и Галдо. Локк задрожал от волнения. О всевышние боги, лишь бы все прошло хорошо!
– Эй, гляди, два общипанных павлина появились! – завопил кто-то у сцены; выкрик разнесся по всему театру.
Толпа захохотала, и Локк в изнеможении уткнулся лбом в оконную решетку.
– Эй, гляди-ка, братец! – заорал Галдо. – Узнаешь?
– Конечно! – ответил Кало. – Мы же вчера полночи его женушку ублажали!
– Ха! – не унимался насмешник у сцены. – Говорю ж, павлины и есть! – Он схватил за руку высокого бородача и гордо заявил: – Все знают, что у меня жены нет и быть не может!
– Ах вот оно что! – ответил Галдо. – Так ведь мы его в темноте за женщину приняли. Кто ж виноват, что боги его таким скудным достоинством наградили?!
Локк похолодел: в Каморре к мужеложству относились с неприязнью, а такое обвинение и вовсе закончилось бы смертоубийством, однако эспарцы как ни в чем не бывало встретили его дружным смехом.
– По городу слух прошел, – невозмутимо продолжал Кало, – что сегодня состоится представление.
– Где? Какое представление? – изумился Галдо.
– Да вот прямо здесь. Увлекательная пиеса с соблазнительными юными красавицами и доблестными героями! Братец, как по- твоему, эспарцам это будет интересно?
В толпе раздались смешки.
– Историческая трагедия с любовью и кровью! – крикнул Галдо. – Разбитые сердца и вспоротые животы! Великолепные актеры! А, ну и Джасмер Монкрейн в придачу! За те же деньги…
Зрители покатились со смеху, хохотнул даже Сильван за сценой.
– Так отправляйтесь же с нами, – слаженно выкрикнули близнецы и затем начали завораживающий двухголосый монолог, перебрасываясь словами и фразами так, что их голоса то сливались воедино, то разделялись, словно бы повторяемые чудесным эхом: – Перенеситесь, затаив дыханье, на восемь сотен лет в минувшее. Мы ваше воображение сонное разбудим и вялые сердца сомнем, как глину, дабы вы постигли и безмерную любовь, и страшные убийства, и тайны жуткие имперского двора! Очами истины не увидать, ушами голос правды не услышать. Презренные воришки, наши чувства крадут пленительное волшебство…
Тем временем статисты в алых накидках, держа деревянные пики на изготовку, безмолвно вышли на сцену. Еще два актера вынесли деревянную скамью – императорский трон.
– Восполните несовершенства наши и вместе с нами сопереживайте правдивой повести об Аурине, наследнике Салерия Второго. Нам всем знакомо древнее присловье, гласящее, что скорбь рождает мудрость. Внемлите ж беспристрастному рассказу о многомудром древнем государе, – завершили Кало и Галдо, поклонились залу и с улыбками ушли со сцены.
Зрители одобрительно захлопали в ладоши.
Восемьсот человек, не меньше.
И все ждут появления принца.
Холодная дрожь, зародившись глубоко внутри, между позвоночником и легкими, волнами прокатилась по телу. Локк поправил алую мантию на плечах. Внезапно все его чувства донельзя обострились – такое ощущение возникало у него всякий раз при встрече с опасностью, – и сейчас он с необычайной ясностью слышал и скрип половиц под ногой, и шорох капель пота, катящихся по лбу.
Дженора возложила на голову Локка проволочный венец, украшенный сверкающими стекляшками, – корону наследника престола. Сильван, Джасмер и Алондо уже приготовились к выходу на сцену. Локк занял свое место рядом с Алондо, и вдвоем они вышли в яркое сияние полудня, к разверстой пасти толпы.
Все это очень напоминало учебные бои: стремительный всплеск острых ощущений, струи пота – а затем краткая передышка… и новая схватка.
Поначалу Локк ощущал внимание зрителей, как волну жара, опаляющую с головы до ног; этому противилось все его естество,
