Но это, должно быть, уже было сном.
Глава 10
КОГДА НЕ ВЕРИШЬ СНАМ
В просторном жилище старосты сегодня было не протолкнуться. Под крышу набилось полдеревни. Пахло рисовыми лепешками, саке и разгоряченными телами. Сельчане сидели вплотную, не сетуя на тесноту. Оживленные разговоры то и дело перемежались громовыми раскатами хохота, от которых содрогались бамбуковые стены.
И как не захохотать, когда пришлый монах так уморительно изображает сценку с гейшей и самураем в лицах! Как жеманно он семенит, как потешно складывает губы дудочкой. И тут же, ухватив метлу на манер катаны, перевоплощается в грозного даймё, который требует от прелестницы любви.
Ну затейник!
— Ах, я не могу, я не такая, — просюсюкала «гейша», стыдливо прикрывшись заслонкой от очага, призванной изображать веер.
— Чего же ты хочешь, о женщина? — возопил «самурай».
Женщина хотела сладостей. И чтобы ухажер почитал ей стихи. И маленькую собачку. И пройтись с ним под цветущей сакурой. И золотых украшений. Набор шпилек, инкрустированных рубинами. И личный норимон с десятком носильщиков. И дом в столице. И…
Перечисление затянулось, но, когда корыстная дева иссякла, не в силах придумать что-то еще, и кокетливо выглянула из-за веера, оказалось, что ухажера след простыл. В возмущении гейша забегала, заламывая руки и расспрашивая зрителей, не видели ли они «подлого обманщика».
Крестьяне хохотали, хлопали себя по ляжкам и отрицательно качали головой.
Напоследок снова появился «самурай» и потребовал налить ему саке, дабы скрасить горечь от поражений на любовном фронте. Требование было немедленно исполнено, и домик снова наполнился разноголосицей.
Посиделки затянулись, крестьяне расходились неохотно, но в итоге за столиком остались только монах, изрядно поддатый староста и огромная бутыль с саке.
— А я ведь к вам по делу, — задумчиво сказал монах, прикладываясь к чарке. — Ищу одну женщину. Сачи Сайто ее звали, лет пятнадцать назад пришла в деревню из-за кряжа с маленьким ребенком.
Староста подозрительно сощурился:
— Зачем ищешь?
— Да вот, дядюшка у нее умер, друг мой хороший был. Никого родных, одна Сачи да дочурка ее. А я вроде как обещался ему разыскать родственницу. Теперь бегаю по всему Рю-Госо, чтобы отдать наследство.
Собутыльник развел руками:
— Померла Сачи. Еще восемь лет назад к предкам отправилась.
— Печально. Ну, за упокой!
За упокой староста выпил с удовольствием. Даже облился. Отер саке рукавом с подбородка, поморщился:
— Не любили мы ее. Пришла незнамо откуда. И неженка была, говорила непонятно, нос задирала. Подумаешь, писать-читать умеет! Зато козу подоить по первости подойти боялась, тьфу! И гонору…
— Понимаю, — поддакнул монах. — Женщина должна знать свое место. А она не знала, говоришь?
— Да какое там…
Староста начал горячиться, с растущим возмущением вспоминая реальные и мнимые пороки почившей женщины. Пришла Сачи из-за гор, сказала, что была с мужем, но по дороге на них напали сикомэ и растерзали ее спутника. Это сразу показалось старосте подозрительным. Если мужчину растерзали, то почему ее с ребенком не тронули?
Речь и внешний вид незнакомки тоже вызывали подозрения. Слишком ухоженные ручки, белая кожа, не знавшая солнца. Она утверждала, что ее муж был самураем, но из простых, деревенских. Староста знал, как выглядят и такие самураи, и их жены — они немногим отличались от крестьян, разве что одевались чуть лучше.
Ясно же — сбежала от кого-то, пряталась. Может, из чайного домика, может, наложница.
