почила, и Пётр Третий, преданный почитатель Фридриха, приказал войска из Берлина отозвать. Армия-то ушла, а Гоцковский со своими запасами остался. Векселя подписаны, денег, чтоб рассчитаться за зерно, нет, и забирать его обратно Россия отказывается…
Чем долг покрывать? Гоцковский ужом вертелся, стараясь выкрутиться. О том, чтобы живописной коллекцией расплатиться, поначалу даже речи не было, Фридрих её уже своей считал. Тут-то эльфы и подсуетились. Альвис, заботясь о своих внуках, в России обосновавшихся, предложил рассмотреть вариант перемещения собрания Гоцковского в Петербург.
Не все шло гладко. Европейские эльфы, консерваторы и домоседы, весьма противились перетеканию сокровищ живописи в неизвестную варварскую Россию. В прессе развернулась масштабная дискуссия: отдавать или не отдавать шедевры. Опасались за сохранность, понятно. Но в любом обществе всегда находятся те, кто двигает жизнь, расширяя границы сознания и познания. Образовалось целое движение «Кэльфы, вперед!», продвигающее философскую доктрину о необходимости расширения эльфийской зоны влияния. Одни из самых уважаемых представителей эльфийской элиты – Санга и Сьёвн, родители первых российских колонистов, неустанно пропагандировали сложившуюся в далекой стране новую историческую общность – кэльфийский народ, рассказывая об их жизни, занятиях, обычаях. В конце концов, как всегда бывает у эльфов, победило благоразумие, и общее решение: «надо делиться» – устроило всех. Ну а дальше – дело техники.
Европейские эльфы, по настоятельной просьбе Лирая, морочили Гоцковского: отдай картины в счет долга, честь дороже! А кэльфы в Петербурге Екатерине мозги вправляли: бери живописью, не прогадаешь! Честно говоря, Екатерина сомневалась: российская казна после войны тоже от золота не ломилась, но Лирай крепко внушил: «понты дороже денег»! А чтоб Екатерина не передумала, целую операцию разработал, в кэльфийских Летописях она так и называется: «Обретение шедевра».
Снотра (она в дворцовых кладовых каждую щелку изучила), знала, что в одной из них пылится Рембрандт, «Давид и Ионафан». Пётр Великий из второго путешествия по Голландии привез. Тогда на аукционе собрания Яна ван Бейнингена в Амстердаме котриатор скупил сто двадцать картин. Потом еще столько же в Бельгии, да английские купцы по его заказу еще сто девятнадцать прислали.
В основном картины были на морские темы – корабли в море, корабли на рейде, корабли у пристани. Особенно радовал Петра Адам Сило. По его картинам котриатор экзаменовал молодых мореходов, настолько тщательно и подробно художник выписывал устройство кораблей. На других полотнах – бытовые сценки, их котриатор тоже обожал, ну и птицы-звери имелись. А вот Рембрандт был единственный. Вряд ли вообще Пётр на него внимание обратил, если б не эльфы.
Полотно грустное, художник писал его после безвременной кончины любимой своей Саскии, может, потому в запечатленной там сцене прощания у камня Азель, символизирующего разлуку, у царевича Ионафана лицо самого художника, а в золотоволосом Давиде легко угадывается Саския…
Рембрандта вместе с остальными живописными приобретениями разместили в Петергофском Монплезире – первой в России картинной галерее. Потом Елизавета Петровна забрала полотно к себе, знала, что это любимая картина батюшки, хотела повесить в новом Зимнем дворце – не успела.
Снотра, обнаружив шедевр, тут же доложила Лираю. Тот несколько ночей Екатерине сны показывал, как она в эту кладовую заходит, как находит чудо.
Зашла. Увидала. Обомлела.
«Знамение, – говорит, – это обо мне картина! Сколько друзей я потеряла из-за людской зависти! Сколько раз сама, как Давид, на волосок от гибели была! Все. Буду свой музей создавать, как при лучших дворах Европы».
Почему-то в России бытует легенда, что Екатерина обнаружила не Рембрандта, а Рубенса – «Снятие с креста». Откуда эта ошибка взялась? Кто выдумал? Рубенсовский шедевр много позже, при Александре Первом появился. Точно по поговорке: слышали звон, да не знают, где он.
Александр о прирастании эрмитажных коллекций весьма заботился. До войны с Наполеоном, когда императоры чуть ли не дружили и Бонапарт даже сватался к сестре российского самодержца – Екатерине Павловне, котриатор избрал себе в консультанты директора Лувра Денона. Не зря. Денон помог купить несколько первоклассных полотен, среди них – чудесный «Лютнист» Караваджо.
Разгромив Наполеона, Александр, прибывший в Париж, на правах победителя вполне мог конфисковать шедевры, ранее захваченные Бонапартом по миру, их во дворце Мальмезон было немерено. Скульптуры, картины, фарфор, оружие – все высочайшей пробы, каждая единица – сокровище. Однако котриатор мародерствовать не стал. Напротив. Узнав, что супруга Наполеона, Жозефина Богарне, бедствует, предложил ей продать часть богатейшего собрания. Так и оказались в Эрмитаже два великих «Снятия с креста» – рубенсовское и рембрандтовское. И несколько великолепных скульптур Антонио Кановы – оттуда, и
