из старых боярских и княжеских родов. Устав слушать о родословных претендентов я спросил у Вельяминова.
- Слушай, а отчего у вас все приехавшие на собор в одном месте собрались?
- А где же им собраться? - не понял Аникита.
- Ну, не знаю, в имперском рейхстаге к примеру три палаты. В первой курфюрсты, во второй имперские князья, а в третьей города. Все заседают по отдельности, только потом позиции согласуют.
- У нас прежде тоже так было, отдельно патриарх с митрополитами и игуменами, отдельно дума боярская, и отдельно земство. Только Москва разорена, где уж тут отдельно собираться. Вот и сидим все вместе в Успенском соборе.
Тем временем в горницу входили и рассаживались один за другим Клим, Кароль и Казимир.
- Что скажешь, раб божий Корнилий? - обратился я к Михальскому.
- Англичанин сей остановился у некоего дворянина Пущина, - отвечал он, устраиваясь на лавке подле печи. - У него двор в Занеглиньи почти не пострадал.
- А что за дворянин?
- Да так, из тульских боярских детей, - отозвался Аникита хорошо разбиравшийся в хитросплетениях русской знати. - Не понятно, правда, откуда у него двор на Москве взялся.
- Что еще расскажешь?
- Казаки чего то-то замышляют, шляются кругом толпами и с оружием. Трубецкой им пиры почитай каждый день устраивает. Вот только...
- Что только?
- Да я толком сам не понял, но смеются они над князем Дмитрий Тимофеевичем втихомолку, а он этого и не видит.
- И что сие значит?
- То, что казаки уже решили, кого в цари кричать будут, и это не Трубецкой. А вот кто это, простите, мой герцог, я не ведаю.
- Кстати, а где Анисим?
- Да со мною был, - удивился Вельяминов, - отстал где-то.
- Где, где, - хмыкнул Клим, - к Авдотье, поди, наладился заглянуть, а там кто его разберет, кто кого к тыну прижал да не пускает.
Когда я немного удивленно уставился на Рюмина, присутствующие довольно заржали.
- Ну, а чего, - продолжал он, - Анисим считай вдовый, Дунька тоже. Ты вон к их семейству благоволишь, да дочек ее балуешь.
Тут дверь отворилась, и показался сам стрелецкий сотник. Его приход был встречен новым взрывом хохота, но Анисим не обращая внимания на смеющихся почти подбежал ко мне и торопливо зашептал:
- Герцог-батюшка, казак какой-то тебя спрашивает, сказывает вести важные.
- Что за казак?
- Да кто же его разберет, молодой совсем, а так казак и казак.
- Веди, послушаем что скажет.
В вошедшем в горницу молодом казаке я с удивлением признал Мишку-татарчонка джуру старого казака Лукьяна с которым мы познакомились едва вошли в Москву.
- Здравствуй джура, что расскажешь хорошего? - обратился я к нему.
- Здрав буди князь, а только я не джура теперь, а казак, - отвечал мне парень с достоинством, не забыв, впрочем, поклониться.
- Ну что же, поздравляю, а теперь сказывай, зачем пожаловал.
- Меня послал дядька Лукьян, - начал казачий посланник, - велел сказать тебе, чтобы ты уходил, ибо не хочет он чтобы тебя убили.
- О как! А за что же меня убивать?
- Казаки недовольны тем, что бояре на Соборе верх взяли и хотят звать иноземца на царство, а потому сегодня ночью пойдут на двор к митрополиту Ионе и потребуют, чтобы он и бояре сказали, кто царем будет!
- А Трубецкого с Пожарским ваши казаки не боятся? - воскликнул возбужденно Аникита.
- Пока одни казаки пойдут к митрополиту, другие окружат дворы Трубецкого и Пожарского, и никуда их не выпустят, а самый большой отряд тем временем встанет под твоим острогом, князь. Потому дядька Лукьян и послал меня, тебя упредить. Уходи, не
