сейчас наизнанку выверну, а потом и вам всем глаза на задницу натяну!
Мои оппоненты если и не поняли дословно, то смысл уловили правильно, удостоив меня порцией отборной ругани.
-- Слышь, свей! Мы тут твоих дружков повязали, сейчас с них будем кожу сдирать!
Вот это откровенно хреново, хотя...
-- Сдается мне, брешешь ты, как сивый мерин! Пусть голос подадут, тогда поговорим.
Этого момента разбойники не предусмотрели и вновь разразились ругательствами.
-- Эй, лишенцы! Вас разве тятька с мамкой не учили, что сквернословить нехорошо?
Увлекшись переговорами с бандюками, я немного отвлекся от связанного кабатчика и едва не поплатился за это. Здоровенный бугай хотя и не смог разорвать пут, но, каким-то немыслимым образом извернувшись, едва не сбил меня с ног. Его затея удалась бы, но забившаяся в угол девушка неожиданно подскочила к нему и, схватив поставец с лучиной, ударила супостата по голове. Комната погрузилась в темноту, но в этот момент раздался шум внизу. Похоже, мои драгуны, которые должны были заранее окружить кабак и ворваться при первых выстрелах, все же вышли из анабиоза. Раздались крики, шум сбегающих по лестнице ног, выстрелы. Наконец кто-то крикнул внизу:
-- Ваше высочество, где вы?
Ух! Кажется, и на этот раз пронесло.
Уйти не удалось никому, и тати стояли, понурив головы, с самым кротким видом, на который способны. Я, осмотрев своих людей, остался доволен. У Клима небольшой порез на руке, у Болеслава здоровенный синяк под глазом, пара драгун легко ранены, но в целом обошлось без потерь. Пока не заявились из разбойного приказа, надо, как говорится, ковать железо, не отходя от кассы.
Трое драгун с натугой перли с верха тело кабатчика. Опаньки, похоже, моя спасительница перестаралась, и допросить его не получится. Печально... впрочем, этот тать не единственный.
-- Слушайте сюда, лишенцы! -- стараясь быть максимально убедительным, обратился я к уцелевшим разбойникам. -- За то, что вы на меня напали, я могу вас перевешать без суда и следствия, и мне за это ничего не будет. Но я, движимый христианским состраданием, не желаю лишних смертей, посему готов дать вам шанс на жизнь, а может, и на свободу. Я знаю, что вы тати и душегубы, и прячете где-то здесь награбленное. Тот из вас, кто выдаст мне это место, получит свободу, а если место будет не одно, еще и награжу. Думайте быстрее, а то я велю своим солдатам разнести здесь все по бревнышку и все одно найду.
Бандиты угрюмо молчали -- возможно, и впрямь не знают. Это не есть хорошо, -- конечно, можно сделать так, как я сказал, но тогда в тайне все сохранить не получится.
-- Господине, -- попытался кто-то привлечь мое внимание. О, да это моя спасительница. -- Господине мой добрый, я видела тайный погреб, куда хозяин прятал награбленное!
Ну, золото, а не девка! Нет, не зря я ее выбрал. Однако ее слышал не только я, и одна из "ночных бабочек" с криком "Молчи, паскуда" кинулась к ней с ножом. Впрочем, намерение ее осталось неосуществленным: один из драгун сделал взмах палашом, и тело, разрубленное почти пополам, упало к нашим ногам. Ну что тут поделаешь, кто к нам с мечом, тому мы этот меч и засунем... глубоко-глубоко!
Поутру со двора питейного заведения выехала пара возков, доверху набитых конфискованным добром. Кладовые татей оказались довольно обширны. Были там и связки меха, и рулоны дорогой ткани, и изрядный сундучок с монетами и ювелиркой, называемой здесь "узорочьем". Дорогое оружие, драгоценные оклады с икон и многое другое, чего я не успел разглядеть в спешке.
-- Что с татями делать? -- спросил меня Клим.
-- А ты не знаешь? -- ответил я ему. -- Сам понимаешь, нельзя их отпускать.
Кабак, как и положено подобному заведению на Руси, стоял на отшибе, потому когда он занялся огнем, окрестные жители не сразу это заметили. Пытавшихся тушить мои драгуны отгоняли плетьми. Подъехавшему на коне в сопровождении ярыжек целовальнику Клим по моему приказу поведал -- мы-де по обыкновению охотились на татей, а они заперлись в корчме и так яростно отбивались, что ненароком сгорели. Тот помялся, но возражать не посмел, и мы отправились домой.
Явившись в занимаемый мною терем, я первым делом решил отправиться в баню. Чем мне нравилась жизнь в Новгороде -- так это баней. Не то чтобы в Европе были трудности с помывкой. Напротив, в каждом приличном постоялом дворе была большая лохань, где путешественник мог смыть с себя дорожную грязь, а в Швеции и вовсе бань, точнее саун, ничуть не меньше, чем в покинутой мной реальности, но все не то. Нигде вас не попарят так веником, не напоят душистым квасом, как у нас. У нас? Ну
