Ранним утром из Смоленска выступил большой отряд польского войска во главе с великим гетманом Ходкевичем. Как я уже говорил, задачей его был прорыв в осажденную ополчением Москву для доставки продовольствия гарнизону. Состоял отряд из двух тысяч крылатых гусар, примерно такого же количества литовской панцирной кавалерии и шести тысяч казаков. Было еще немного венгерской пехоты, человек около шестисот. И все это воинство охраняло довольно большое количество возов с провиантом. Везли зерно, сухари, солонину, фураж и немного пороху. В порохе осажденные особого недостатка не имели, но на всякий случай взяли и его. Я испытал массу острых ощущений, пока грузили эти несколько бочонков, но, слава богу, до моего сюрприза не дошли.
Когда обоз вытянулся из города и гетман собрался уже двинуться в путь, к нему подскакал я с сопровождавшим меня Казимиром. Помахав шляпой перед Ходкевичем, я обратился с просьбой присоединиться к его отряду.
-- Лейтенант, у меня нет пушек! К тому же вы принадлежите к свите его высочества.
-- Увы, мой гетман, как оказалось, его высочеству мало дела до моих пушкарских талантов, но большая охота до других. А я ничем не могу ему помочь в этом щекотливом деле и потому лучше отправлюсь к черту в пасть, нежели останусь еще в Смоленске.
-- Вот как? Что же, лейтенант, присоединяйтесь, в Москве много пушек, кто знает, может, еще и постреляете.
Мы с Казимиром пристроились к свите гетмана и потихоньку двинулись в путь.
-- Зачем нам отправляться в Москву? -- спросил меня бывший лисовчик.
-- Сам не хочу, -- хмуро ответил я ему. -- Знаешь, Казимир, я вообще не хотел отправляться в Новгород, я бы прекрасно провел время с молодой женой в Швеции или у себя в Мекленбурге, но проклятая судьба, кажется, пихает меня в спину. Я уже хотел вернуться, когда черт принес вас с Мухой-Михальским, и пришлось отправляться в Смоленск. И вот теперь, вместо того чтобы ехать на запад, в сторону своего княжества, я еду на восток. И ни черта с этим нельзя сделать! Ты еще не оправился от болезни, и если не хочешь отправляться со мной, то я пойму. Я бы хоть сейчас выписал тебе обещанный привелей на шляхтество, но без печати он мало чего стоит, а мы с каждым шагом все дальше от нее.
-- Мы, пан герцог, как видно, связаны теперь одной ниткой. Куда вы, туда и я. Так уж, видно, господь распорядился, -- задумчиво проговорил литвин.
-- Аминь! -- коротко отозвался я. -- Древние говорили: "Делай что должно -- и будь что будет", -- давай посмотрим, что из этого выйдет.
Уже несколько недель мы упорно двигались по разоренной стране. Немногочисленные уцелевшие жители разбегались и прятались, едва завидев нас. Надо сказать, что литвины и крылатые гусары, составлявшие основу войска Ходкевича, вели себя довольно дисциплинированно. Не то чтобы им не хотелось побезобразничать, но гетман умел держать своих солдат в узде. Другое дело казаки -- мне, после того как я насмотрелся на "подвиги" Сулима и его отряда или лисовчиков, казалось, что меня трудно удивить, но запорожцам это определенно удавалось. Следуя впереди и по бокам основного войска, они частенько захватывали не успевших скрыться. Ни возраст, ни пол, ни духовное звание не было защитой от этого "православного" воинства. Увы, я не мог ничем помочь несчастным, и мне оставалось только, стиснув зубы, проезжать мимо. Казимир же наблюдал за происходящим довольно спокойно -- впрочем, оно и понятно: лисовчики на войне вели себя ничуть не лучше. Хотя одобрения происходящему он также не проявлял -- очевидно, жестокость была для него все-таки не целью, а средством. Но вот кто был действительно рад жестокостям -- так это тот самый монах-бенедиктинец, которого я видел прежде у короля Сигизмунда. Звали его отец Войцех Калиновский, он принадлежал к знатному шляхетному роду и играл в войсках гетмана роль капеллана. Сам он не принимал участия в "развлечениях" казаков, но при виде их не скрывал своего удовлетворения. Однажды, во время очередного "представления", он подъехал на своем довольно дорогом коне к нам с Казимиром и поинтересовался, почему мы не принимаем участия в "забаве".
-- Вероятно, оттого, святой отец, что я верю в бога, -- угрюмо ответил я ему. Казимир же просто промолчал.
-- Вы полагаете это неугодным господу? -- подозрительно прищурившись, спросил меня Калиновский.
-- Святое писание не оставляет на этот счет ни малейших сомнений.
-- Ах, да, вы же протестант.
-- А что, для католиков у господа другие заповеди?
-- А это не католики! -- парировал бенедиктинец. -- Эти казаки такие же еретики-схизматики, как и те, кого они мучают. Чем больше одни убьют других, тем лучше для торжества святой церкви.
-- Чем гаже, тем лучше, так? -- хмыкнул я. -- А вы точно бенедиктинец, святой отец? Вроде такой лозунг совсем у другого ордена.
