– Кушай, мой хороший… ты сегодня заслужил.
– Как это?! – немедленно раздались на улице возмущенные голоса. – Почему?! Что за дела?!
– Потому что, к вашему огромному сожалению, прекрасная дама уже сделала нелегкий выбор, – притворно вздохнул Горыныч. – И согласилась назвать своим мужем… меня.
ЧТО?!
Тяжелая крынка, вывернувшись из внезапно ослабевших пальцев, с размаху хряпнулась об пол и с жалобным звоном раскололась на куски. Базилевс, радостно мяукнув, тут же кинулся слизывать растекшуюся сметану, а я застыла посреди горницы как громом пораженная.
Наступившая снаружи тишина стала такой зловещей, что было слышно, как подтачивают старенькое крыльцо прожорливые термиты. Но вот неуверенно брякнула чья-то сбруя. Затем растерянно заблеяли бараны. Кто-то недоверчиво кашлянул. А через пару томительно долгих секунд снаружи грохнуло…
– Нечестно!
– Несправедливо!
– Возмутительно! – взвыла на все лады толпа. – Он даже не участвовал! Требуем пересмотра результатов турнира!
– Да кто ты такой?! – заносчиво воскликнул Прекрасный Принц. – И вообще, по какому праву?!
А затем кто-то из женихов – судя по мощному хеканью, тролль – швырнул в безоружного Горыныча камнем. И, видимо, идиоту все же удалось попасть куда надо, потому что поднявшийся гвалт был мгновенно перекрыт оглушительным, жутковатым, полным ярости рыком.
Мгновением позже подточенное термитами крыльцо угрожающе затрещало, пол под моими ногами вздрогнул, за окном мелькнул кончик покрытого золотой чешуей хвоста, после чего ходуном заходил уже весь дом, а на внезапно притихший лес упала густая тень.
– По пр-р-раву сильнейш-шего, – прошипел Горыныч и выпустил в толпу струю жидкого огня. – Или кто-то желает его ос-с- спорить?!
– А-А-А! – взвыла толпа, в едином порыве шарахнувшись прочь от дома. – ДРАКОН! СПАСАЙСЯ КТО МОЖЕТ!
До меня донеслись истеричное ржание, испуганные крики, суматошное хлопанье крыльев и быстро удаляющийся топот, ознаменовавший собой безоговорочную победу змея. Причем, что удивительно, сбежал даже рыцарь. Видимо, не рискнул встать на пути у разъяренного ящера, в пасть которому легко мог бы въехать верхом на коне.
Спустя пару минут, когда топот и вопли окончательно стихли, в горницу снова зашел Горыныч. Обнаженный, хмурый, с разбитой бровью и обернутой вокруг бедер простыней, которую я поутру повесила сушиться на улицу.
– Извини за крыльцо. Не рассчитал.
– Не извиню, – так же хмуро отозвалась я. – Завтра же чтоб привел все в порядок.
– Когда забор прогорит, сделаю. Раньше нет смысла за ремонт браться.
Я неодобрительно покачала головой, когда Горыныч устало плюхнулся на лавку, а потом вздохнула и отправилась за чистыми тряпицами. Надо было перевязать героя.
– Морковку мне заново высадишь, все три грядки, – на всякий случай предупредила я змея, осторожно промокнув струящуюся по его лицу кровь. – И забор восстановишь, как было. Вместе с орнаментом.
– Если ты еще и укроп с петрушкой припомнишь, я тогда до конца лета отсюда не улечу, – мрачно отозвался Горыныч.
– А ты разве собирался?
Он удивленно замер, а потом медленно-медленно поднял голову, уставившись на меня огромными желтыми глазищами, в которых наряду с недоверием появилась самая настоящая тревога.
– Ты о чем?
– Думаешь, я могу спутать кожу дракона с кожей василиска? – спокойно осведомилась я, умело залечивая рану. – Или не догадаюсь, у кого хватит наглости так меня разыграть? Может, посчитал, что я твой запах на пергаменте не почую?
– Яга, я…
– Сколько тебе понадобилось линек, чтобы набрать шкуры на такое количество приглашений? – недобро прищурилась я. – Никогда не поверю, что ты хоть одну чешуйку у кого-то позаимствовал!
Горыныч с досадой поджал губы.
– Две.
– Учитывая, что линяете вы раз в три года… долго же ты готовился. И все ради того, чтобы в очередной раз жестоко пошутить?
