Часть вторая. Бремя богов
Карачуньи дни
Несмотря на трескучий мороз, скифы набросали в самом центре торговой площади Смоленска, подальше от домов и навесов, изрядную охапку хвороста, залили ее горячим, растопленным бараньим жиром и разошлись, ежась и ругаясь на холод. Закутанная в длинную беличью накидку, спрятав лицо за перехлестнутыми вперед длинными наушами волчьего треуха, великая Ящера медленно доковыляла до кострища, запалила от лампады пучок травы, сунула под хворост.
Пламя опустилось и притихло, словно в испуге, подумало – и вдруг взревело, с треском и воем разбежалось по сухим веткам. Пожрав жир, оно прыгнуло на высоту человеческого роста, снова присело и загудело, прочно рассевшись по сучьям. Костер некоторое время просто горел, затем чуть раздался в стороны, прихватывая осыпающиеся кончики самых длинных хворостин. Мерно задрожал, превращаясь в сплошную огненную стену.
Скифы преклонили колено, опуская голову, любопытные смоляне раздались в стороны, вжимаясь в стены домов, а из стены огня медленно вышла зеленоглазая женщина с чуть вытянутым правильным лицом. Голову пришелицы накрывал капюшон, из-под которого выбивалось наружу лишь несколько прядей золотистых волос, на плечах лежал скромный волчий плащ, каковой вполне мог принадлежать изгнанному из родных мест жалкому никчемному бродяге, внизу широко в стороны расходились пышные юбки из крашенной черничным соком замши.
Однако, как бы ни пыталась праматерь скифов скрыть свой облик – обитатели Смоленска с легкостью догадались, кто именно навестил их город, и громко зашептали:
– Табити, Табити! Это змееногая Табити, – почтительно склоняясь перед женщиной.
Разумеется, гостья была богиней степняков, захвативших славянский город. Разумеется, она принадлежала другому роду. Но она была богиней! А покровительство двух великих богов всегда лучше, нежели одного. Пусть даже эти боги и враждуют.
– Наконец-то, матушка! – протянула руку к женщине Ящера. – Помоги, Орей ранен! Он заслонил меня собой, славяне истыкали его стрелами!
– Проводи меня домой, – взяв дочку за руку, попросила гостья.
Колченогая девушка медленно двинулась к хоромам покровителя города, стала подниматься на крыльцо. Юбка ее матери приподнялась сзади, и всем стали видны бесчисленные змеиные головы, которыми гостья опирается на ступени.
– Табити, Табити… – зашептались смоляне. – Змеи вместо ног…
– Кажется, они не испугались, – с явным облегчением прошептала гостья.
– Мой муж, матушка! – перебила ее Ящера. – Он умирает!
– Твой муж бог, – возразила праматерь скифов. – Если бога не удалось убить, он поправится.
– Но в него попало почти десять стрел!
– Веди, – вздохнула гостья.
– Сюда, матушка! Наверх! У славян самые теплые горницы наверху.
Вскоре они вошли в комнату, освещенную нескольким свечами и пятью масляными лампами. Пол выстилали ковры, стены закрывала коричневая кошма, потолок был выровнен и побелен. Возле одной из стен, на устланным овчинами возвышении, лежал под беличьим покрывалом крепкий телом веснушчатый кареглазый парень.
– Рад видеть тебя, матушка, – улыбнулся он.
– Однако ты зело румян для болящего.
– Ящера преувеличивает, – покачал парень головой. – Я совершенно здоров!
– Да он не дышал совсем, мама! – возмущенно крикнула девушка. – Когда я его привезла, он и встать не мог! Вчера его от стены к стене качало, когда выйти попытался!
– Я осмотрю твоего мужа, милая, – кивнула праматерь скифов. – А ты ступай, светелку для меня приготовь. Я намерена остаться у вас на ночлег.
– Матушка, я уже обо всем…
– Ступай-ступай, – потребовала змееногая гостья. – Излишняя жалость больному порою токмо во вред бывает. Коли молила
