Он удивленно посмотрел на меня и, ничего не сказав, стал говорить Анне, что нужно делать, – память у него была отличной. Описывать пытки я не хочу, поскольку не получал от них ни капли удовольствия, я стал считать их просто необходимым фактором для достижения своих целей.
– Двадцать! Сэр Немальд, двадцать! Вы были правы! – закричал я, когда стрелка ударилась в ограничитель и, застыв там, опустилась опять на ноль.
Он промолчал, отвернувшись, но когда я подошел, чтобы поздравить его, то был оттащен в сторону Анной, которая, приложив палец к губам, потащила меня наверх. Прямо перед выходом она обняла меня и страстно поцеловала, а затем как ни в чем не бывало вышла на улицу.
Наши телохранители сразу подобрались, поскольку последнюю неделю в нашем лагере было совершено два успешных захвата, и, когда противник попытался прорваться к нашему дому, стрельба вышла знатная. Конечно, было странно наблюдать, что война ведется без канонады и перестрелок, но только если дело касалось не антианимантов или бункера, где хранился запас душ. Тут всякие правила отставлялись в сторону, и оружие шло в ход без малейшего колебания. Пару раз нам с Анной приходилось вытягивать души уже из мертвых тел, оставшихся после атаки на лагерь. Хотя она больше прикидывалась, что помогает мне. Как она сама потом призналась, у меня это получается лучше и не вызывает такого отвращения, как у нее, – носить в себе души мертвых. Когда я, будучи консультантом полиции, по неопытности слил в себя души живых и мертвых, тем самым рассинхронизировав свою душу и выжив после этого, теперь спокойно мог делать это, не испытывая особого дискомфорта. По признанию Анны, мертвые души вызывают у нее чесотку во всем теле, и она старается ими не заниматься.
– Ты молодец, Рэдж. – Она задумчиво посматривала по сторонам, достав свой нож, и я заметил, как вздрогнули охранники. Она покачивала его на пальце, а затем одним резким и четким движением метнула в часового, который хватался за кобуру справа от нас. Я молча открыл рот. Я думал, что видел все ее закидоны, но такое было вообще впервые.
Прыгнув к нему, она вытащила нож из раны и, несмотря на его крики, провела лезвием по горлу. Брызнувшая фонтаном кровь залила ее и все вокруг.
Больше всего меня поразила реакция телохранителей – они схватились за револьверы, но не для того, чтобы помочь бедолаге, а чтобы защитить Анну от других часовых, которые застыли на месте, побросав свои ружья.
Я содрогнулся от ужаса, когда на меня посмотрела маска безумия, залитая кровью.
– Она в своем праве, сэр, – внезапно кто-то тихо сказал за моей спиной, – никто не имеет права в присутствии антианиманта доставать оружие, если только ему не грозит опасность. Таков устав.
Я, не веря, повернулся и наткнулся на взгляд своего телохранителя, который хоть и был взволнован, но не показывал виду. С сержантом Роджерсом у меня за это время установились неплохие отношения. Он пожал плечами и вложил пистолет обратно в кобуру.
Не в силах смотреть на девушку, я молча развернулся и ушел к себе, а вечером закрыл дверь на засов и не открывал, несмотря на стук и царапанье. На следующий день, не обращая внимания на ее грустные и жалобные взгляды, я разговаривал и вел себя с ней ровно и холодно. Когда Анна пыталась прижаться ко мне, я позволял это, но стоял не двигаясь и не вырываясь, и она быстро поняла и перестала нападать на меня, продолжая жалобно смотреть. Это длилось неделю, но когда я спокойно вздохнул, решив, что наконец отвязался от нее, вылезла другая проблема. Неудовлетворенный капитан Анна показала, на что она действительно способна. Жестокость и уровень агрессии возросли настолько, что под раздачу попали двое лейтенантов, которые в периоды ее буйства старались вести себя как мышки. Я не знал точно, что произошло, но увидел вечером последствия ее агрессии: оба были избиты и не показывались из домика санитаров. В отсутствие их вся грязная работа досталась мне, так что пришлось научиться пользоваться печью крематория и сжигать трупы, что, конечно же, не добавило мне хорошего настроения и самочувствия.
Градус накала в отряде рос с каждым днем, но майор, видя, что творится у него перед носом, не делал ничего. С того самого дня, когда мы подтвердили его теоретические выкладки, он снова засел за тетради и эксперименты. Я видел, что пытки пленных теперь носили не только практический характер, но и исследовательский. Он все больше экспериментировал с синхронизацией душ и больше отдалялся от нас, ушел с головой в исследования, пропадая в бункере и по ночам, что еще больше подливало масла в огонь, так как мисс Анна теперь не могла получить удовлетворение своих больших сексуальных аппетитов ни у меня, ни у него.
Раз за разом то один телохранитель, то другой пропадали из караула. Потом я их видел с порезами или синяками. Это продолжалось две недели, и я не знал, что делать. И без того разболтанное душевное состояние капитана ухудшалось с каждым днем, показывая миру ее вторую натуру жестокого и беспощадного палача и убийцы. Двое оболтусов опять попали под горячую руку и отправились отдыхать в санитарный домик, и опять грязная работа свалилась на меня. Учебу пришлось забросить и заниматься рутиной. Я оказался в безвыходной ситуации: спровоцировав все, что происходило, я не представлял, как выйти из этого замкнутого
