независимость мог устроиться на работу в филиале «Праксиса», и в первый год работы такие участники строили центры спасения. Процедура омоложения являлась обязательной при поступлении каждого работника и проходила в нововыстроенных центрах. При этом можно было поставить имплантаты для ограничения рождаемости – с возможностью потом их удалить либо оставить на постоянной основе, и многие ставили их, чтобы внести вклад в общее дело.
– Детей потом заведем, время еще будет.
Но люди хотели здесь работать – желающими были почти все. «Армскору» пришлось объявить те же условия для сотрудников, что и в «Праксисе», чтобы сохранить людей, поэтому не было большой разницы, на какую организацию работать: на Тринидаде все было одинаково. Только что прошедшие процедуру выходили и строили новые дома, занимались сельским хозяйством или производили медицинское оборудование. Тринидад процветал перед наводнением, совместив в себе крупные запасы нефти и инвестиции наднационалов в «гнездо». Постепенно, в годы, следовавшие за прибытием непрошеных наднационалов, здесь сложилась традиция, благодаря которой сформировалась основа сопротивления. Теперь же у них развивалась целая инфраструктура, связанная с процедурой омоложения. Их положение вселяло надежду. Каждый лагерь вокруг центров спасения вмещал в себя кандидатов на прохождение лечения, которые сами и отстраивали свой лагерь. Разумеется, люди были готовы защищать подобные места. Если бы даже «Армскор» захотел завладеть этими лагерями, его силам безопасности было бы крайне трудно их взять. А если бы удалось, это принесло бы захватчикам мало пользы, ведь у тринидадцев уже было все для лечения. Поэтому «Армскор» мог лишь попытаться прибегнуть к геноциду, если бы захотел, а в остальном возможностей вернуть контроль над ситуацией у него было не много.
– Остров просто ушел от них, – заключила премьер-министр. – И ни одна армия не может это изменить. Это конец экономической касты – и вообще самого этого понятия. Это нечто новое, вклад дугла в историю, как вы сказали в своей речи. Как маленький Марс. Поэтому, когда вы здесь, видите нас, вы, внук нашего острова, вы, кто многому научил нас в своем прекрасном новом мире, – для нас это нечто особенное. Истинный праздник. – Она лучезарно улыбнулась.
– А кто тот мужчина, который там выступал?
– О, это Джеймс.
Дождь вдруг прекратился. Показалось солнце, отовсюду начал подниматься пар. Среди его белизны по коже Ниргала покатился пот. Он никак не мог перевести дух. Белый пар, черные плывущие точки.
– Кажется, мне лучше прилечь.
– О да, да, конечно. Должно быть, вы совершенно истощены. Пройдемте с нами.
Его отвели в небольшой флигель, в светлую комнату из бамбуковых досок, где не было ничего, кроме матраца на полу.
– Боюсь, матрац вам будет коротковат.
– Неважно.
Его оставили одного. Что-то в этой комнате напоминало ему интерьер домика Хироко в роще на берегу озера в Зиготе. Не только бамбук, но и размер и форма комнаты – и что-то неуловимое, может быть, вплывающий внутрь зеленый свет. Присутствие Хироко ощущалось так сильно и неожиданно, что, когда все остальные покинули комнату, Ниргал рухнул на матрац, свесив ноги с края, и заплакал в полном смятении чувств. У него болело все тело, но сильнее всего – голова. Затем он перестал плакать и погрузился в глубокий сон.
Он проснулся в маленькой темной комнате, где пахло зеленью. Он не мог вспомнить, где находился. А когда перекатился на спину, в голове вспыхнуло: Земля. Услышал шепот – и сел, испуганный. Приглушенный смех. Его схватили и прижали к матрацу чьи-то руки – но они принадлежали кому-то из друзей, он это сразу почувствовал.
– Тс-с! – произнес кто-то и поцеловал его.
Еще кто-то возился с его ремнем и пуговицами. Женщины, две, три… нет, две, обильно надушенные жасмином и чем-то еще, с двумя запахами духов, обе горячие. С потной, лоснящейся кожей. Кровь стучала у него в висках. Такое случалось с ним всего раз или два, когда он был моложе и новые крытые каньоны казались новыми мирами, а новые девушки хотели забеременеть или поразвлечься. После месяцев воздержания во время перелета стискивать женские прелести, целовать и получать поцелуи казалось ему раем, и первоначальный страх растаял под натиском рук, губ, грудей и переплетенных ножек.
– Сестрица Земля, – выдохнул он.
Откуда-то издалека доносилась музыка – пианино, стальные барабаны и таблы, – почти заглушаемая звуками ветра, гуляющего в бамбуке. Одна из женщин сидела на нем сверху, прижав его к матрацу, и ощущение ее ребер, скользящих под его руками, было незабываемым. Не разрывая поцелуя, он вошел в нее. В голове у него все еще больно стучало.
В следующий раз он проснулся взопревший и голый на матраце. По-прежнему было темно. Он оделся, вышел из
