Старик сидит у постели больного. Все больничные палаты ничем не отличаются друг от друга. Чистые, белые, прохладные, наполненные мерным гулом и ярким светом. На кровати лежит мужчина – высокий, с темной кожей и густыми черными бровями. Он беспокойно спит. Старик сидит, ссутулившись над его головой. Одним пальцем касается его за ухом.
– Если это аллергическая реакция, – бормочет старик себе под нос, – то твоей иммунной системе нужно дать понять, что аллерген ей не страшен. При этом его не удалось идентифицировать. Отек легких – обычное дело при горной болезни, но его могла вызвать и смесь газов, а может, это была маловысотная болезнь. Тебя нужно избавить от воды в легких. Это здесь хорошо умеют делать. Жар и озноб могли бы поспособствовать обратной биосвязи. Только ты должен помнить, сильный жар весьма опасен. Я-то помню, как ты сходил в ванную после того, как упал в озеро. Ты был весь синий. Джеки прыгнула прямо в… нет, она вроде бы остановилась, чтобы посмотреть. Ты схватил меня и Хироко под руки, и мы все видели, как ты согреваешься. Теплообразование без мышечной дрожи – такое у всех случается, но ты это делал умышленно, и это проходило очень активно. Я никогда не видел ничего подобного. И до сих пор не знаю, как тебе это удалось. Ты был удивительным мальчиком. Люди могут дрожать по своей воле, и ты, наверное, сделал что-то подобное, только изнутри. Да это и не так важно, тебе не нужно знать, как, – тебе просто нужно это сделать. Если можешь, сделай это, только в обратную сторону. Сбрось температуру. Попробуй. Просто попробуй это сделать. Ты же был таким удивительным мальчиком.
Старик тянется к запястью мужчины и берет его в свою руку. Поднимает и сжимает.
– Раньше ты задавал вопросы. Ты был очень любознательным и добродушным. Спрашивал: «Почему, Сакс? Почему? Почему?» Забавно было постоянно тебе отвечать. Мир словно дерево, и от каждого его листа можно вернуться назад к корням. Я уверен, что и Хироко это чувствовала, она же, наверное, и была первой, кто мне об этом сказал. Слушай, в том, чтобы поехать на ее поиски, не было ничего плохого. Я сам так делал. И сделаю снова. Потому что однажды я встретил ее, на Дедалии. Она помогла мне, когда я попал в бурю. Она взяла меня за запястье. Вот точно так же. Она жива, Ниргал. Хироко жива. Она где-то там. Когда-нибудь ты ее найдешь. Давай, включай свой внутренний термостат, опускай температуру – и когда-нибудь ты ее найдешь…
Старик отпускает запястье. Тяжело садится, впадает в дрему, но продолжает бормотать:
– Ты спрашивал: «Почему, Сакс? Почему?»
Если бы не задували мистрали, он бы разрыдался: ничто не осталось прежним – ничто. Он прибыл на станцию в Марселе, которой не было, когда он покинул эти места, рядом с новым городком, которого также не было. И весь он был построен в стиле Гауди с его падающими каплями воды, что вызывало также в памяти обтекаемые формы, любимые богдановистами, отчего город напоминал Мишелю как бы растаявший Кристианаполис или Хираньягарбху. Нет, ничто не выглядело знакомым. Земля была странно плоской, зеленой, лишенной камней, лишенной je ne sals quoi[17], что делало Прованс особенным. Он не бывал здесь сто два года.
Но над всем незнакомым пейзажем веял мистраль, несущийся с Центрального массива, – прохладный, сухой, затхлый и заряженный, насыщенный отрицательными ионами или чем-то еще, что делало его таким бодрящим. Мистраль! Не важно, как все тут выглядит, это точно Прованс!
Местные сотрудники «Праксиса» говорили с ним по-французски, и он едва их понимал. Приходилось тщательно вслушиваться в слова, надеясь, что его родной язык к нему вернется, что англификация и арабизация, о которых он так наслышан, не слишком все изменили. Он поражался тому, как путался в родном языке, тому, что Французская академия не справилась со своей задачей и не сохранила, как должна была, язык таким же, каким он был в семнадцатом веке. Девушка, возглавлявшая группу его помощников из «Праксиса», вроде бы сказала, что они могут проехаться по окрестностям, все осмотреть, посетить новое побережье и так далее.
– Хорошо, – согласился Мишель.
Теперь он понимал их лучше. Возможно, дело было лишь в прованском акценте. Он следовал за ними через концентрические круги зданий, пока не оказался на парковке, ничем не отличавшейся от всех прочих. Девушка помогла ему забраться на пассажирское сиденье небольшой машины, а сама села с другой стороны, где находился руль. Ее звали Сильвией, она была невысокой, привлекательной и хорошо одетой, от нее приятно пахло, а ее странный французский не переставал удивлять Мишеля.
