Повозка с тихим шелестом под перестук копыт укатила, оставив гоэту перед погружённой в темноту калиткой собственного дома. Фонарь покачивался над крыльцом — кухарка забыла зажечь ещё один, на улице. Что ж, оно и понятно, — Эллина же не сказала, когда вернётся, а Урсула по вечерам сидела дома.
Гоэта щёлкнула задвижкой и вступила на подъездную дорожку. На всякий случай приподняла подол — тут может быть грязно.
До светлого пятна крыльца оставалось шагов пять, когда её схватили под руки, заткнули рот кляпом и поволокли обратно на улицу, к какому-то закрытому экипажу.
Эллина решительно сопротивлялась, но недолго — терпение у похитителей оказалось коротким, и они предпочли усыпить её тряпкой, пропитанной специальным составом.
Гоэта пришла в себя в каком-то странном, практически лишённом мебели помещении. Здесь были только стол и два стула. На одном из них, лицом к столу, сидела она, скованная заклятием оцепенения. Оно гораздо действеннее верёвок и не причиняет боли.
Голова болела, Эллину слегка подташнивало — последствия принудительного усыпления.
Скрипнула дверь, и в комнату вошёл мужчина. В чём-то тёмном и бесформенном, чтобы нельзя было разглядеть ни фигуры, ни лица.
Бросив короткий взгляд на гоэту, он проследовал за стол, сел и опробовал стоявшие на нём письменные принадлежности.
— Итак, Эллина — это ваше настоящее имя?
Гоэта вздрогнула и кивнула.
У него был холодный, лишённый любых эмоций голос. Со знакомыми интонациями.
Определёно, Эллина уже где-то видела этого человека, слышала этот голос, но где?
— Гоэта, тридцать четыре года. Не замужем, детей нет. Родилась и выросла… Впрочем, неважно. Ваша биография на редкость скучна и банальна. Расскажите мне лучше, что произошло с девушкой по имени Ханна в области Рамит. Честно, откровенно и без утайки.
— Так это связано с той странной смертью? — наконец поняла гоэта. Она ведь с самого начала почувствовала, что там нечисто.
У Эллины не было причин что-то скрывать, и она рассказала всё, что знала. Даже о своих ощущениях.
Человек за столом внимательно её слушал и делал какие-то пометки. Затем замер на мгновение, облокотив подбородок о сложенные ладони, и крикнул кому-то:
— Можете уводить! Доставьте госпожу туда же, откуда забрали.
— Надеюсь, — теперь он обращался к гоэте, — мы с вами никогда больше не увидимся. Но история слишком тёмная, чтобы я мог дать вам подобное обещание. На всякий случай, постарайтесь не покидать Сатию в ближайший месяц. Благодарю за сотрудничество.
Заклинание оцепенения спало, и Эллина вновь смогла двигаться.
— Послушайте, меня в чём-то обвиняют? — потирая лоб, спросила она.
— Возможно, — уклончиво ответил её собеседник. — Вам не обязательно это знать. Вы свободны. Не смею вас больше задерживать.
Человек встал и направился к выходу. Ни капюшона, ни маски с лица он так и не снял: догадывался, что в полосе света из коридора гоэта сумеет его хорошо рассмотреть.
Но ощущение того, что Эллина знала его, не пропало, а, наоборот, усилилось. Только от волнения гоэта никак не могла его вспомнить.
Вошли двое, взяли её под руки, завязали глаза и куда-то повели. Сначала по переходам, затем вверх по лестнице, на один пролёт, снова по ровной поверхности, опять по лестнице, только вниз, кажется, на улицу. Затем подсадили в экипаж, назвав кучеру точный адрес.
Оба конвоира ехали с ней, настоятельно советуя молчать во время поездки и не распространяться о том, где она была и о чём её спрашивали — «Ради вашей безопасности».
Эллина пришла в себя только после третьей рюмки крепкой домашней настойки, в доме за задвинутыми засовами, опутанном защитными заклинаниями. И то не спала полночи, опасаясь, что неизвестные похитители вернутся.
Но они не вернулись. Вместо них с утра заглянул Гланер, расспросить о выгодном заказе господина Нардега и предложить
