продажи упадут, так? Вот и прикинь…
– Ты не хуже меня знаешь, что они пишут правду, – сказал Ниру.
– Ой, ладно! Раз правду, раз неправду, кто там разберется…
– Где была неправда? – Тон Нирикки стал опасно холодным.
– Ниру, ну ладно, не заводись, какая разница – правда, неправда. Понимаю, тебя задело насчет, ну, саргов… но ты же поступил, так?
– Я поступил. – Ниру повернулся к нему спиной и негромко спросил Дэка: – Ты где газету взял, чудо наше?
– В редакции, – ответил Дэк. – Вообще мне там работу предлагали, помнишь, я говорил…
Все головы опять повернулись к ним.
– Работу?
– В «Пересчете»?
– Ну ты даешь!
– И ты согласился?..
– Добрый день, – раздался голос профессора Мамриса, консультанта по эстетике. Мамриса никто не любил. В вечном черном берете, с клочком кудрявых волос там, где у большинства людей подбородок, в двух рубашках одна на другую – внешность в человеке не главное, но тут к анекдотической внешности прилагались черты характера, сулящие серьезные проблемы. Эстетика – наука тонкая, доказать безосновательность критики нелегко, и уж если Мамрис кого-то не полюбит – бывало, что кафедра предпочитала согласиться с ним, нежели заступаться за студента. Дэку трудно было поверить, что это его блестящие статьи он читал в старых журналах. Последние года четыре профессор Мамрис архитектурной наукой не занимался, всецело посвятив себя воспитанию молодежи.
– Что за внеочередное собрание? Ага. Мне кажется, или в самом деле господин ректор высказался совершенно определенно по поводу появления этого печатного издания в наших стенах?
Пала тишина. Ниру открыл рот, но Дэк его опередил:
– Это я принес, господин профессор. Я не знал, что нельзя.
– Вы, Закаста? Ну что могу сказать: зря вы думаете, будто вам все позволено. Давайте сюда.
Профессор сложил газетные листы и убрал к себе в портфель.
– Теперь вы знаете, что нельзя. Боюсь, я буду вынужден принять дисциплинарные меры. А сейчас, если нет возражений, приступим к работе. Почему я не вижу Касаре?
– Она в учебной части, господин профессор, – сказала Закки, – у нее проблемы со стипендией.
– Какие могут быть проблемы с ее стипендией? Ей же столица платит, как жертве войны?
– Я не знаю, господин профессор.
– Ну хорошо. Приступайте.
После занятия Дэк пошел к профессору Недже. В конце концов, тот сам предлагал обращаться за советами, хотя и по другому поводу. Не у Мамриса же спрашивать…
– Работать у них? Кем?
– Художником, – ответил Дэк. – Но я не понимаю. С этой газетой что-то не так?
– А вы сами как думаете, Закаста? Вы прочитали эту беседу с нашим ректором?
– Да, прочитал, господин профессор. Там есть неприятные замечания, но все они подтверждаются фактами, и мне показалось, что факты изложены верно. Может, немного язвительно, но это же газета…
– Дэк, – профессор усмехнулся, – даже для гения вы чересчур наивны. Нельзя так. Верно, неверно… всему есть свое место и время, есть уровни, на которых можно делать замечания. Может быть, наш ректор – не идеал ректора, но бывают варианты и похуже, много хуже. Наконец, есть правила игры, понимаете?
– А «Пересчет» их нарушает?
– Это мне представляется очевидным.
– Но ведь газета разрешена к печати?
– Это ничего не значит. Ну что вы так смотрите, Закаста? Цензура сейчас не та, что в империи, типографским свинцом в подвалах охранки никому глотки не заливают. Разрешено все, что не запрещено, но до поры до времени.
Дэк потряс головой, повторил про себя. Еще один коан, доступный не всякому отличнику школы прогрессоров. Однако он решил не отступать.
